Он остановился у огромного мшистого камня, полускрытого плакучей ивой. Озеро поблизости отражало луны, создавая иллюзию бесконечности.
"Вот," – сказал он тихо, не оборачиваясь. "Тишина. Относительная." Он снял перчатку и положил ладонь на прохладный камень. Лира увидела его руку – бледную, с длинными, изящными пальцами и острыми, идеально очерченными ногтями. Рука аристократа, но лишенная живой теплоты. "Они помнят. Камни. Деревья. Они видели восход и падение империй. Видели истинных хозяев этого мира… до того, как их отправили обратно в Бездну." В его голосе звучало странное почтение.
"Истинных хозяев?" – переспросила Лира, подходя ближе. Страх притупился, уступив место жажде знаний. "Вы говорите о Древних? О тех, чьи имена забыты?"
Он резко повернулся к ней. Его глаза в лунном свете казались почти светящимися, как у хищной кошки. "Забыты? О нет, синьорина. Их имена стерты. Вычеркнуты. Заперты в глубочайших архивах Арканума и в самых темных ритуальных ямах Ночного Царства. Но забыть их…" – он покачал головой. "Это все равно что забыть океан, стоя на берегу во время прилива. Их тень длинна. Их дыхание… холодно." Он посмотрел вверх, на звезды. "Они смотрят. Всегда смотрят. Безглазые и безразличные."
Лавкрафтовский ужас, холодный и безличный, коснулся души Лиры. Она почувствовала внезапный, иррациональный страх не перед вампиром, а перед бескрайней, равнодушной пустотой космоса, на которую он намекал. Мир отца, мир четкого деления на Свет и Тьму, вдруг показался детской сказкой.
"Вы… вы верите в них?" – спросила она шепотом.
"Вера здесь ни при чем, Лирель," – произнес он ее имя так естественно, как будто знал ее вечность. "Это знание. Как знание о том, что солнце взойдет. Только их восход… будет концом всего, что мы знаем." Он снова посмотрел на нее, и его взгляд уже не был просто холодным. В нем горел интеллект, глубина и… усталость. Бесконечная усталость. "Ваш отец воюет с демонами, пешками в игре, которая началась задолго до его рождения. Мой отец…" – он запнулся, и в его глазах мелькнуло что-то темное, "…играет свою партию на другой стороне доски. Но доска… она принадлежит им. Древним."
Лира замерла. Он не просто говорил ересь. Он говорил о вещах, которые могли сжечь его на костре в мгновение ока. И он говорил это ей. Почему? Доверял? Или испытывал?