Я наклонилась ближе, стараясь расслышать, понять, что именно она хочет. Её дыхание пахло железом и чем-то лекарственным, возможно, она принимала таблетки перед аварией. Если ей что-то было нужно – я должна была сделать это немедленно, каждая секунда могла оказаться последней.
– Сейчас, милая, – выдохнула я, уже не чувствуя собственных ног от пронизывающего до костей холода. Мои пальцы дрожали, и я не могла понять – от холода или адреналина. – Сейчас всё будет.
Мне не понравилось, как звучал мой голос – слишком мягко, слишком по-матерински, нехарактерно для меня. В горле стоял ком – смесь вины, страха и странного узнавания. В её положении могла оказаться я. В любой вечер, когда я слишком долго засиживаюсь в баре. В любой опасный поворот на мокрой дороге. Эта мысль ударила с неожиданной силой, заставив сердце сделать болезненный кувырок в груди.
Я не хотела становиться частью чужой драмы, но и не могла просто стоять и ждать скорую. Она нуждалась во мне, и это осознание сжало моё сердце так сильно, что дыхание перехватило. Внутри поднималось что-то новое – не страх и не паника, а странная смесь злости и жалости. Злости – на этот жестокий мир, бросивший её одну в кромешной тьме. Жалости – к себе, потому что я знала: как только всё закончится, я снова надену маску, снова вернусь в свою блестящую, но пустую скорлупу.
Я отступила назад и бросилась к машине, ноги скользили по размокшей глине, будто земля не хотела меня отпускать. Ветер выл в ушах, дождь хлестал по спине, а в груди клокотало что-то невыразимое. Бутылка воды, пачка салфеток, сложенный плед – я схватила всё, что было под рукой, и побежала обратно, будто время сжалось в тугую пружину.
Бутылка в моих руках была холодной и скользкой, конденсат смешивался с дождевыми каплями. Когда я поднесла её к её губам, вода пролилась мимо – часть на подбородок, часть на грязную блузку, оставляя тёмные пятна на шёлковой ткани. Её пальцы, бледные с аккуратно подпиленными ногтями, дёрнулись в слабой попытке ухватиться за бутылку, но сил не хватило. В глазах мелькнуло что-то – может, благодарность, может, просто животный страх – прежде чем они снова закатились под тонкими, синеватыми веками.
А потом появились огни – сначала размытые пятна в дожде, затем чёткие лучи, разрезающие тьму. Фары скорой превратили падающий дождь в миллионы сверкающих игл, создавая сюрреалистичный световой тоннель. Сирена не просто звучала – она вибрировала в костях, в зубах, в наполненных страхом глазах.