На мокром асфальте заскрипели шины от резкого торможения. Парамедики высыпали из машины с той слаженностью движений, которая бывает только у людей, видевших слишком много чужих трагедий. Их резиновые сапоги хлюпали по грязи, а жёлтые куртки отражали свет, делая их похожими на каких-то инопланетных спасателей.
– Вы та, кто обнаружил аварию? – голос парамедика был профессионально-ровным, но глаза быстро оценивали ситуацию.
– Да. Девушка была без сознания. Она очнулась ненадолго… попросила воды… – мои слова звучали глухо, будто доносились из-под толщи воды.
– Хорошая работа. Дальше мы сами.
Я стояла в стороне, наблюдая, как они поднимают её на носилки. Медсестра мельком взглянула на меня – не холодно, но с усталостью, въевшейся в глубокие морщины вокруг глаз. Я не стала спрашивать, выживет ли она. Просто смотрела, как её увозят, и вместе с ней уходило это странное чувство – будто на мгновение я перестала быть никем.
– Мы везём её в Медицинский центр Санта-Круза. Хотите – поезжайте следом.
И я поехала, хотя в голове крутилась одна мысль: "Зачем я вообще это сделала?" Я не знала её имени. Не знала, ждал ли её кто-то. Но то, как она лежала там – одинокая, беззащитная – тронуло что-то глубоко внутри, то самое место, где ещё теплилась надежда, что я могу что-то изменить.
Машину швыряло по мокрому асфальту, дворники не справлялись с потоками воды. В салоне пахло мокрой собакой и старой жвачкой под сиденьем. Рычаг переключения передач дрожал на третьей скорости – маленькая неисправность, на которую вечно не хватало времени.
Приёмный покой пах не просто антисептиком – это была сложная смесь хлорки, старости и страха. Полы, выложенные плиткой в шахматном порядке, блестели под люминесцентными лампами. На стене часы с жёлтым циферблатом тикали неестественно громко. Я сидела на пластиковом стуле, который холодом проникал даже через ткань джинс, и смотрела, как по потолку плывёт пятно влаги.
– Подскажите, может, с ней были какие-то вещи? – спросила медсестра, пока оформляли документы.
– Да. Вот её сумка, – я протянула кожаную сумочку – дорогую, но потрёпанную, будто ей пользовались долго и небрежно.
– Спасибо. Скоро приедет брат.
И тогда двери распахнулись, и он вошёл, как природная катастрофа. Его кожаная куртка пахла дождём и дорогим кожаным лосьоном. Под два метра ростом, с плечами, которые, казалось, не поместятся в дверном проёме. Волосы – тёмные, влажные от дождя. В свете ламп его глаза напоминали лёд, подсвеченный изнутри – голубые, но не небесные, а как лёд в глубине оврага: холодные, острые.