Вот он каким стал теперь – родной его Виртенбург – отстранённым, холодным, напряжённым, словно замершим в ожидании чего-то непоправимого.
А ведь как хорошо было всего лишь год назад! Все улыбались друг другу просто так без причины, в небе наперегонки с воробьями носились разноцветные капурёшки, похожие на живые мыльные пузыри. Распахнутые окна и балконы были сплошь уставлены яркими цветами.
А потом вдруг что-то изменилось, словно город накрыли тяжёлой крышкой.
Ивар выбрался на сдавленную со всех сторон узкими серыми домами замызганную площадь. Здесь под уцелевшим фонарём в тусклом круге света стайка зевак окружила тощего человека в драном, заляпанном охрой плаще. Проповедник. Раньше о таких и слыхом не слыхали, а теперь они как из щелей повылезли – дня не было, чтобы не натолкнуться хотя бы на одного – вещающего и страшащего. В правой руке у этого была грязная малярная кисть, в левой ржавое ведро с краской. Кучка любопытных молчала и человек молчал. Глаза сумасшедше горели недобрым огнём, и, казалось, не жалкий фонарь очертил круг света, втянувший замершую толпу, но исступлённый этот взгляд.
Человек молча окунул кисть в охру, молча стал выводить на стене непонятные закорючки. Потом воздел кисть, словно посох, окропив при этом краской лица и одежду зевак. Никто не возмутился. И никто не рассмеялся, когда новоявленный пророк возопил трубным, казалось бы невозможным в таком тощем теле, голосом:
– Люди! Сытые люди! Вот пришёл я к вам, словно жалкий нищий, и вы готовы откупиться от меня куском чёрствого хлеба или парой медяков! Не приму я ваших даров и отвергну ваше милосердие!
Ибо для ярости моей время приготовило толпы людские, как для жатвы ниву!
Видите эти слова? Вы думаете, они написаны краской? Ошибаетесь, безумцы, – огнём пожарищ начертаны они! Кровью несмываемой начертаны они. И не остановят этой ярости ни плач горестный, ни мольбы смиренные, ни тучные жертвы на алтарях…
Ивар постоял немного даже не вслушиваясь и не пытаясь понять того, что выкрикивал этот исходящий беспричинной ненавистью человек. Чувство безысходности охватило его, стоящие рядом показались вдруг грубыми и плоскими силуэтами, намалёванными на картоне.
Мальчишка ухмыльнулся собственной впечатлительности, сплюнул под ноги и, независимо заложив руки в карманы, нырнул в соседний переулок.