Я все время вспоминаю те ледяные минуты. Мертвая Рури на твоих окровавленных руках, твой хриплый шепот: «Я не успел, не успел». Не успел помешать. Бедняжка, о боги, может, и к лучшему, что меченые мадзи[5], которых коснулось безумие, уже не могут его преодолеть. Когда я представляю себе чувства, которые она могла бы испытать, осознав, что натворила, сердце падает. Каково это – убить мать, давшую тебе жизнь, просто… за что? Как ты тогда сказал? «Я слышал, они ссорились из-за твоего мальчишки-косё[6]». И смотрел так, будто я правда виновен в чем-то. Может, и виновен, что привез его, не знаю… уже неважно, но поверь, мой бедный названый сын тоже вне себя. Он не хотел ничего дурного, его расположение к Рури было искренним, сердечным! Юши… ох, Юши… будто сама наша сестра не целовалась в этом возрасте со всеми, на кого падал ее лукавый глаз. Даже я не ругаю мою Джуни за подобное, а ты знаешь, я строг! Что стало с Сати за годы в Красном дворце? Что сделало ее такой суровой, вдовство или сама власть? Если второе, Юши, то мне нужно поспешить. Пока что-то не стряслось и с твоей душой.
Я еще раз прошу прощения и преклоняюсь перед тобой. То, что ты остался, когда я сбежал, как трус; то, что ты исполняешь императорский долг, – большое мужество. Только благодаря тебе всюду мирно, пусть скорбно, и никто не голодает. Благодаря тебе мы тихо встречаем весну. А самоцветная вишня на твоем берегу уже серебрится нежными бутонами. Ты знаешь, что это значит: пора возвращаться. Желтый Император, наместник Правого берега и наместник Левого вместе благословляют вишню в первые весенние дни, таков обычай. Тогда она обильно плодоносит, а урожай и выручка от него нам в этом году необходимы. Твой край тоскует по тебе, Юши, хотя все твои начатые армейские и аграрные реформы не менее важны. Можешь положиться на меня: я подхвачу их, освободив тебя. Благо достойную замену себе, на Левом берегу, я уже подобрал. Жена и дети не счастливы… но и Юкино, и Асагао, и даже Джуни, хотя плачет по Рури она днями и ночами, – во всем поддержат нас.
Я могу только вообразить, как ты устал от всего, что упало на тебя после той Сердцевины Зимы, той проклятой праздничной охоты. Ты так гордо держал голову, уверяя, что справишься. А я? Я, законный преемник Сати, отсиживался у своего океана и изводил себя глупыми – тем более глупыми, чем больше я тебе пишу, – домыслами. Да, наконец-то, Юши, я могу, положив на одну чашу весов твои дела последних месяцев, а на вторую – свои мрачные мысли, увидеть перевес! А раз так, посмейся же со мной. Посмейся, а когда мы встретимся, я с честью приму от тебя град ударов и упреков: «Да как вообще ты мог такое обо мне подумать, глупый Никисиру?»