Зоя не подпускала мужа к себе и к малышу. Ивану пришлось приложить немало усилий, чтоб отобрать у неё бренное тело ребёнка. И тогда с ней началась истерика. Сквозь её причитания можно было разобрать проклятия в адрес женщины-педиатра, не согласившейся положить ребёнка в больницу. А ещё она поносила службу «скорой помощи», до которой невозможно дозвониться, и которая не способна оказать действенную помощь. Она и на себя наговаривала всякие гадости:
– Я скверная мать! – вопила она от безысходности. – У меня нет права иметь детей, коль допустила смерть ребёнка!.. А ведь он был таким крепеньким, практически не болел. – Лёшенька был умненьким, хорошеньким мальчиком! Я виновата в его смерти. Никогда не прощу себя! Не хочу жить. Хочу умереть вместе с моим сыночком! Почему Господь не забрал меня вместо него?.. Как несправедливо!..
Ивану тяжело было слышать её стенания. Он боялся оставить её хоть на минуту, но необходимо было соблюсти формальности: вызвать «скорую» и милицию, чтобы засвидетельствовать факт смерти сына, отвезти тельце в морг. И тут явились Тоня с матерью.
Они мигом бросились одеваться, заслышав женский вопль, донёсшийся из-за стенки, и поняв, что случилось несчастье! Проснувшегося Серёжу они принесли с собой. Увидев младшенького, Зоя кинулась распелёнывать его, менять совсем чистые и сухие пелёнки. Потом, вместо того чтобы приложить младенца к груди, начала суетливо ходить с ним по дому. Почувствовав запах грудного молока, а может и невменяемое состояние матери, голодный двухмесячный малыш раскричался во всю силу своих крошечных лёгких.
Полина Михайловна забрала у неё малютку, и Зоя вновь переключилась на мертвого Алёшу. Теперь она уже его закутала в детское покрывальце и принялась петь колыбельную, укачивая на руках. Иван не решился вновь отнять у неё детский трупик. Он не знал, как вести себя с ней, боясь нового приступа истерии. Она так и ходила до прихода фельдшерицы, которая прибыла одновременно с милицией. По просьбе Ивана женщина-медик сделала ей успокоительный укол. Зоя не противилась. Всё то время пока проводились необходимые формальности, она простояла у стены, обхватив себя руками и не издав ни звука. На вопросы отвечал Иван. Он сам сопровождал тело сынишки в морг, а вернувшись, застал жену всё в том же положении. Её лицо покрывала мертвенная бледность и лишь дрожащие губы выдавали причастность к миру живых.