В день похорон – накануне первомайского праздника – задул сильный ветер, принёсший снег с дождем, что затруднило движение. На кладбище добирались пешим ходом. Гробик по очереди несли Ивановы свояки, Костя и Петр, да его брат Степан. Зою поддерживали попеременно мать и сёстры. С тех пор как у неё в последний раз отобрали усопшего Алёшу, она не проронила ни единой слезинки, казалось, страдалица выплакала их до последней капли в момент его смерти. С затуманенным взором и сухими глазами прощалась она со своим мальчиком, ухватившись за края гробика. Её закостенелые, посиневшие пальцы расцепили с трудом. Иван заключил жену в объятия, сомкнул свои руки у неё за спиной и, прижимая к своей груди, не давал ей возможности наблюдать, как гробик опускают в могилу. Зоя всегда опасалась выпускать Алёшу из поля зрения. Лишь рождение второго ребёнка слегка умерило её чрезмерную заботу о нём. Теперь ей предстояло отпустить сыночка от себя навсегда. Уж слишком тяжело давалось ей это расставание.
Иван сам сложил Алёшины вещи, убрал подальше от глаз, чтобы как можно меньше предметов указывало на постигшую их утрату. После девятидневного поминального обеда он попросил родственников не навещать их без особой надобности, дать Зое время справиться с горем, если только она сама не будет настаивать. А она никого и не звала, ходила как заледенелая, автоматично выполняя привычные домашние дела. Только благодаря Серёже Зоя постепенно начала приходить в себя, молоко восстановилось. Как-то раз Иван слышал, как она назвала его Алёшей, но поправлять не стал. Лишь к сороковому дню Зоя обратилась к своей матери и свекрови за помощью: попросила их организовать поминки.
В этот поминальный день Иван, лёжа в постели, наблюдал, как жена торопливо собирается куда-то ранним утром. «Зоя идёт на кладбище, – понял он, когда явилась сестра посидеть с Серёжей. – Меня не зовёт. А я-то специально отпросился с работы, чтобы пойти вместе с ней», – подумал Иван с обидой и, по-быстрому одевшись, отправился вслед за женой. Но догонять её не стал, он придерживался дистанции.
По пути Зоя зашла в частный дом, вышла оттуда с распускающимися нарциссами, выкопанными с корнями. Она присела на корточки возле Алёшиной могилки, посадила их во влажную землю и застыла. Слёзы ручьём потекли из её глаз впервые со дня его смерти. Иван встал рядом с ней, но Зоя как будто не видела его. Он сомневался, сознает ли она его присутствие. И тут услышал её голос. Речь жены была схожа с бредом больного. Она говорила о своём подсознании: