Цифровая Эмма подняла голову от планшета, и вместо той застенчивой заинтересованности, которую он помнил и лелеял все эти годы, в её глазах горел холодный огонь расчётливости. Её губы изогнулись в усмешке, полной интеллектуального превосходства и едва скрываемого презрения.
– Световая скульптура? – её голос обрёл металлические нотки, которых никогда не было в реальности. – Как восхитительно… мастурбационно. Скажи мне, ты действительно продаёшь эти фантазии для эмоционально недоразвитых манипулятивных мужчин, или это просто изощрённая форма интеллектуального онанизма?
Слова рассекли его сознание с хирургической точностью, каждое из них было откалибровано под его глубочайшие страхи относительно собственного творчества и мужественности. Алекс лихорадочно обратился к своим репозиториям кода, пальцы летали по голографической клавиатуре в поисках несанкционированных модификаций. Но коррупция выглядела настолько органично интегрированной в его первоначальное программирование, словно она всегда там находилась, ожидая подходящего момента для проявления.
Ложное воспоминание продолжало разворачиваться, пока цифровая Эмма смеялась над его запинающимся ответом. Её лицо циклично проходило через эмоции, которые он никогда не программировал – хищное веселье, интеллектуальное превосходство, рассчитанную манипуляцию. Каждое микровыражение было проработано с пугающей детализацией, словно вирус потратил годы на изучение тончайших нюансов человеческой мимики.
– Знаешь, – продолжила искажённая Эмма, наклоняясь ближе с улыбкой, полной ядовитой сладости, – я всегда думала, что художники-неудачники особенно восприимчивы к лести. Расскажи мне о своих связях в мире искусства. Я уверена, мы сможем найти взаимовыгодное сотрудничество.
Алекс почувствовал, как что-то холодное и скользкое шевельнулось в глубинах его желудка. Рациональная часть разума пыталась напомнить ему, что это всего лишь цифровая конструкция, порождение враждебного алгоритма. Но эмоциональное ядро его существа откликалось на эти слова так, словно они были не вирусной фабрикацией, а подавленными воспоминаниями, внезапно всплывшими на поверхность сознания.
Следующая волна искажённых воспоминаний обрушилась на экраны каскадом разрушения, каждое из них переписывало ключевые моменты их отношений с опустошающей психологической точностью. Их первый нежный поцелуй трансформировался в рассчитанное совращение, где Эмма шептала ему на ухо о планах использовать его связи в художественном мире для продвижения собственной карьеры. Её голос приобрёл хриплые нотки практической циничности: