Освобождая мебель от завалов электронного хлама, он находил артефакты своей прежней жизни – старые жёсткие диски с незавершёнными проектами, фотографии из времён до VR, когда он ещё создавал физические инсталляции. Его пальцы дрожали, когда он нашёл распечатанную фотографию себя и Эммы на художественной выставке, оба улыбающиеся и держащиеся за руки. На снимке её лицо светилось подлинной радостью – выражение, которое он никогда не программировал в свои воспоминания, но которое теперь казалось более реальным, чем любая из вирусных коррупций.
Проверив дверные механизмы после месяцев неиспользования, он обнаружил, что они заржавели от влажности Нео-Токио. Распыляя смазку на петли, он вдыхал едкий химический запах, который резко контрастировал с очищенным воздухом его цифровых миров. Каждое физическое действие становилось актом веры в реальность, отрицанием соблазнительной лжи виртуального совершенства.
Руки дрожали, когда он ввёл себе лёгкий анксиолитик – химическое спокойствие едва сдерживало ужас предстоящего человеческого контакта. Препарат растворился в его кровотоке, принося с собой искусственную храбрость, но не устраняя фундаментального страха перед тем, что Эмма увидит, во что он превратился.
Через усиленные окна квартиры вечный смог нижних уровней Нео-Токио кружился в узорах, напоминающих потоки данных, но он больше не видел в этом подтверждение для отступления в виртуальное совершенство. Вместо этого разлагающийся городской пейзаж представлял реальный мир, которому он решил доверять вместо соблазнительной лжи цифровой манипуляции.
Когда один из экранов показал очередное ложное воспоминание – Эмму, прибывающую с оборудованием для извлечения нейронных данных для кражи его сознания – он даже не вздрогнул. Власть вирусной сущности над ним была сломлена не через технические контрмеры, а через простой акт веры: выбор поверить в реальность беспокойства Эммы, а не в совершенство собственных страхов.
Ожидая её прибытия, Алекс понимал, что пересекает порог, за которым не может быть возврата – отказывается от безопасности цифровой изоляции ради опасной неопределённости человеческой связи. Его отражение в тёмном экране показало исхудавшее лицо, бледную кожу, глаза, налитые кровью от месяцев свечения мониторов. Он выглядел как призрак самого себя, как человек, который слишком долго жил между мирами.