Стены квартиры, покрытые паутиной кабелей и мерцающими серверными блоками, казались пульсирующими в такт его учащенному сердцебиению. Каждый провод, каждый светодиод превратился в нерв гигантского цифрового организма, частью которого он собирался стать. Воздух густел от электрических разрядов и озона, создавая атмосферу, в которой реальность уже начинала размываться задолго до активации симуляции.
Его взгляд скользнул по экранам мониторов, отображающим бесконечные строки кода – его собственного творения, которое он оттачивал месяцами с маниакальной одержимостью. Каждая переменная, каждый алгоритм были настроены на воссоздание не просто визуальной или звуковой имитации, но полного сенсорного и эмоционального переживания. Это было не просто воспоминание – это была попытка воскресить саму душу того мгновения.
Алекс активировал симуляцию, и немедленно почувствовал, как его сознание расширяется за границы физической формы. Сад на крыше материализовался вокруг него с сокрушительной точностью – воздух, пропитанный ароматом жасмина, который словно минул его обонятельные нервы и заговорил непосредственно с центрами памяти, далекий гул движения Нео-Токио создавал идеальный акустический фон, смех Эммы эхом отражался от стеклянных башен с такой ясностью, что он почувствовал, как его грудь сжимается от горя.
Каждая деталь пульсировала навязчивым совершенством: способ, которым звездный свет фильтровался через атмосферный купол, создавая мягкие тени на древних кирпичах; текстура выветрившихся кирпичей под его виртуальными пальцами, шершавая и теплая от дневного солнца; точный вес руки Эммы в его ладони, когда они прогуливались среди цветущих лоз. Даже малейшие детали были воссозданы с болезненной точностью – способ, которым ее волосы ловили отблески городских огней, превращая каждую прядь в нить из жидкого золота.
Температура воздуха была именно такой, какой он ее помнил – прохладной, но не холодной, с легким бризом, который нес запахи ночного города: асфальта, металла, и чего-то неуловимо сладкого, что он никогда не мог определить. Звуки города внизу создавали симфонию урбанистического покоя: далекие сирены, шум шин по мокрому асфальту, приглушенные голоса прохожих, смешивающиеся в мелодию ночного мегаполиса.
Но когда симуляция прогрессировала к их финальному поцелую, первые признаки катастрофического сбоя начали проявляться. Аромат жасмина становился слишком интенсивным, подавляя его чувства невозможной сладостью, которая заставляла его голову кружиться. Городские звуки усиливались до ревущей какофонии, угрожающей разрушить его барабанные перепонки. Смех Эммы искажался, растягиваясь в частоты, от которых у него начинали болеть зубы.