С двух сторон вышли к балясам вдоль лицевой стороны дома, в глаза сразу же бросилась вывороченная вместе с притвором мощным ударом дверь, отброшенная вглубь хаты, выбитая оконная рама с разбросанными стеклянными осколками играющими в дневном свете яркими бриллиантовыми всполохами перемежающимися с частой киноварью.
– Руда?! – одними губами шепнул Григорий, кивнул куму на увиденное.
Тот, прочтя по губам, жестом показал, что слова друга понял, не только высказанные, но и то, что было спрятано за ними, кивнул в ответ.
Осторожно ступая мимо разбросанных стекольных осколков, прикрывая один другого вошли в широкие сени, аккуратно ступая мимо сломанной хозяйской утвари. Дверь в горницу то же была выбита, но не до конца, висела на одном навесе готовая вот-вот обрушится со скрипом и грохотом. Здесь же, рядом с дверьми лежал бездыханный хозяин дома, успевший лишь схватиться за топор, но не отступивший. Чуть поодаль в крови хозяйка, прикрывая собой детей, потом дети. Казалось чудовищный вихрь промчался по дому сметая и у уничтожая всё на своём пути, не делая скидку на то, кто перед ней дитя, отрок или старики.
На верху, в светёлке, послышался какой-то шорох, показалось – стон. Не сговариваясь достали пистоли, взвели курки. По крутой лестнице поднимались в пол-оборота, выставив руку с ножом вперёд, как упор, буде какой враг решит напасть на широкое лезвие клинка обязательно напорется. Поверх вторая рука с пистолетом, страхует. Так и поднялись. Здесь дверь оставалась целой, но было видно, что и её пытались вскрыть, на поверхности оставалось много глубоких царапин, будто огромная когтистая лапа пыталась прорваться сквозь крепкое дерево. Прислушались. За дверью притаилась пугающая тишина. Обмен коротким взглядами, ответный кивок, Григорий стремительно вошёл в комнату, сразу же делая отступ в сторону вдоль стены, освобождая дорогу для Тараса. Яркое солнце сквозь расписные окна красило всю светлицу радостным светом, пробиваясь словно сквозь детские сахарные леденцы на ярмарке, рассыпаясь радугой по полу и стенам комнаты. В дальнем, затенённом углу, за широкой лавкой лежал человек – дева, едва-едва прикрытая остатками разорванного сарафана насквозь пропитанного кровью сочащейся из широкой рваной раны на ключице. Было видно, что рана хоть и глубокая, но уже начала стягиваться, покрылась ломкой коростой, кровь по краям засохла бурыми струпьями.