– Ты поглянь, Григорий, яка красна девица, таких красунь почитай во всей нашей станице не сыщешь. Сдаётся мне лепотою она и с Аглаей поспорить сможет, – восхищённо замер над раненой Тарас Голопупенко.
– Чего рот то раскрыл, дурья башка, аль девок голых раньше не видывал, помогай! – приструнив засмотревшегося друга Григорий сел рядом с девушкой и стал из походной сумки да карманов извлекать какие-то тряпицы и малые баклажки, – ничего – ничего, девонька, сейчас мы тебя перевяжем, подлатаем и будешь как новенькая.
– Та я бачу ты тут и сам управишься, – видя, как бережно обходится с найденной кум, высказался Тарас, – а я пока пойду по двору пройдусь, гляну, как оно чего тут вышло. Эх, надо было с собой сразу государева дьяка брать, то его справа всё описывать.
– Иди, но недалече, перевяжу девку и нам с тобой ещё все хаты обойти надо, глядишь уцелел кто ещё.
– А я уж подумал ты про всё забыл, щупая таку красоту, а, Григорий? А то женись на деве, она в самом соку и летами на выданье, – подначил своего холостого товарища Тарас.
– Тьфу ты, напасть, язык без костей, что твоё помело. Ходи уже.
– Да ходю я, ходю.
Дождавшись ухода своего разговорчивого товарища Григорий закончил чистить рану, туго перевязал специальными бинтами пропитанными соком подорожника, настоем кровохлёбки и коры калины. Этому умению его научила атаманова дочь Аглая, юная в летах, но опытная знахарка и ворожея. Аккуратно подняв раненую на руки Григорий снёс её на поверх ниже уложил на полати, прикрыв тут же найденным плетённым из овчины покрывалом, да так и замер сидя рядом с девой, любуясь бледной её красотой, игрой солнечного света на длинных и пушистых дрожащих ресницах. Вслушался, как успокоилось и выровнялось дыхание лежащей – уснула, и только после этого нашёл в себе силы оторвать взгляд от дивчины.
К закату успели осмотреть каждый дом в станице, каждый закуток в домах, сараи, курятники и коровники. Везде была одна и та же картина: разорванные тела станичников. Во многих хатах наскоро успели подготовиться к встрече неведомого врага, казаки, жёны, старики и даже дети, кто постарше сжимали в руках оружие. Кровь, сладковатый тошнотворно дурманящий дух витал над крышами, так же как и стаи осоловевших от дармовщинки жирных зелёных мух, или разжиревших обожравшихся ворон. К вечеру решено было вернуться в первую избу, следовало проверить найденную девку, промыть и перевязать ей раны, перенести в малую комнату мёртвых, да и о какой никакой защите следовало подумать. Перегнали коней на опустевший двор, проверенные войной скакуны ни в какую не хотели идти в станицу, упирались, вставали на дыбы, но всё же подчинились воле людей, присмирели, иногда обмениваясь испуганным ржанием, дико вращая налитыми кровью глазами.