– Мне свояченица, ещё перед самой дорогой сказала, что в Миргороде, пред самими Покровами в том году видели красную свитку42, и что цыгане, эти нехристи удумали бесовские шутки с православным людом шутить. Да и то, знамо дело, как не дитя, так тэля на любой ярманке скрадут, – приоткрыв покрасневшие веки громким шёпотом сообщила новость пани Горпына.
– Твоя свояченица Ганна, не к ночи будь помянута, сама в родстве с чёртовой тёткой состоит, языком, что помелом метёт, красную свитку почитай ужо лет сто с гаком никто не видывал после того, как атаман Иван Сирко43 на Чертомлыке серебряной пуговицей подстрелил чёрта, но и то подумать, чем бы ему ещё в нечисть целить, коли вольные казаки отродясь серебряных куль не лили.
– Эх, то – да, таких атаманов як Иван Сирко не было и уже не будет, знатный был казацюра, самому дидько44 не брат, не кум и не сват, а голова. О то був характерник, и глаза врагу отведёт, и в хорта45 в ночи обернётся. Ох и боялись его нехристи, – прерывая и словно подтверждая сказанное из далёкой предвечерней степи прозвучал одинокий волчий вой, пробрал до костей. Даже равнодушные ко всему волы вздрогнули и, казалось, пошли быстрее. Народ на возах и пешие спешно крестились, то же ускоряли шаг, подгоняли испуганный скот.
– Свят, свят, Богородица, спаси и схорони, – шептала и часто крестилась пани Горпына, – не к добру это, ей-ей не к добру, не сойти мне с этого воза. Да шо б ему пусто было, разбойнику, так с переляку46 и заикой стать можно.
– Надо поспешать, до заката успеть на постоялый двор зайти да в шинок к старым жидам, – тут мужики хитро приглянулись, один подмигивая другому, заранее представляя себе добрый кухоль пенной горилки, печёных карасей или на худой конец томлёной каши на шкварках с луком и ложкою свежего масла, краюхой ржаного хлеба с добрым шматком сала.
– Ишь, в шинок им восхотелось, ледащим. Вы сначала товар продайте, а уж потом по шинкам бегайте, у переправы, где табор, заночуем! – зашипела на свояков Горпына.
– Вот жишь видьмина дочка, – однако тихо, в вислые свои усы проронил хозяин воза, закуривая люльку с ядрёным самосадом, сдобренным степными пахучими травами.
Поднявшись к верхней точке холма, по которой взбирался торговый шлях, взорам усталых путников открывалась широкая долина, с одной стороны ограниченная небольшим посадом увенчанным свежебеленной церквушкой со стройной остроконечной звонницей, и каждый подорожный останавливался и осенял себя крестным знаменьем, некоторые набожные богомольцы сходили с дороги, вставали на колени и шепча молитвы отбивали установленное количество поклонов, крестились. От того и возвышенность в народе знали, как поклонную гору, правду сказать, что до появления церкви эту же горку именовали лысой или ведьминой, а то и в иной год – чёрной, когда летние палы выжигали окрестную степь, превращая всё вокруг в обгоревшую выжженную пустынь. С другой же стороны долину укрывали зелёным ковром роща диких груш и красавиц лип, давая обильный урожай, тень и хороший мёд для местного дьячка, управляющего не только малым своим приходом, но и большой выносной пасекой. Гордость же дьячка составляли несколько древних дерев в три обхвата в глубине рощи, с многочисленными дуплами обжитыми дикими пчёлами и дающими к Покровам великолепный бортнический мёд, за которым знатоки приезжали не только из Миргорода или Сорочинца, но бывало и из самого Киева.