В электричке взмок Черепан от новой печали: всё мнилось ему, что вот-вот, и явятся в вагон контролёры или, того хуже, патруль милицейский. Нет, с билетом и документами у Черепана полный порядок, скверно другое: через час-другой чекисты начнут совать его фотографию в нос кассирам, контролёрам и прочим желдоровцам, да милиционерам, на вокзалах и линиях пригородных дежурившим, и вопрошать строго: «Видели этого типа?! Где?! Когда!?»
«Один я такой, в барахле заграничном, приметном – будь оно неладно! – в вагоне! Обязательно запомнят меня, ворону белую, пролетарии! Гэбистам расскажут! Билет у меня до конечной станции на линии, но надежды, что пойдут чекисты, вытянув у кассира и контролёров дезу эту простенькую, по пути ложному – ничтожны! И тогда свободы мне – на день-два: гэбисты искать умеют! Молю, фортуна, выручи!» – уткнувшись у окна в «Правду»13, разворотом газетным от попутчиков прикрывшись, истово клянчил у судьбы благоволения беглый полковник.
Повезло Черепану: не пересеклась в электричке дороженька его беглая ни с желдоровцами, ни с милицейскими. И сошёл он в Дорохово, озабоченный мыслью простой, житейской (раз чекисты след его вроде как потеряли, о топтунах можно пока не думать): найти недели на три-четыре лежбище надёжное, где можно отсидеться, щетинкой обрасти, духом сермяжным, маскирующим, пропитаться. Ну и костюм, туфли, плащ, шляпу – дорогие, иноземные, из распределителя гэрэушного – сменить на нечто отечественное, с народом сближающее. Хорошо бы пристроиться в пионерлагере – в мае корпуса спальные стоят пустые, до лета законсервированные, охраняют «объект» сторож да пара дворняг приблудных. Аргусу14 лагерному надо «для знакомства» на стол жестом широким червонец бросить – на хлеб, на водку да колбаску любительскую, ну и сценку сыграть душещипательную. Дескать, жена-стерва и тёща-язва попрёками несправедливыми замучили, вот и решил волю проявить, характер мужской показать – на время уйти «в подполье». Перед этим, конечно, предупредив по телефону братана единокровного («Я ж не людоед родных в неведенье держать!»), чтобы на месяц о нём забыли. Пусть муки душевные, к раскаянию ведущие, примут, а он на природе отдохнёт от злых и глупых языков бабьих, с людьми хорошими, духовно близкими душу отведёт. Ведь он в своей московской квартире давно уже бич – бывший интеллигентный человек, променявший высокие духовные идеалы юности на уют мещанский. Добьют сомнения аргуса («Кто знает, кто знает, могут и появиться…») скромные реминисценции о мудреце великом, покинувшем в расцвете славы литературной Ясную Поляну фамильную с прозой её житейской да сетованиями супружницы мелочной и устремившемся к высотам горним. И для пущей надёжности цитатку-другую – хотя бы из Пастернака. Интеллигенты – они от Бориски млеют! Ну как же, Нобелевский лауреат, вольнолюб, оппонент власти, поэтический гений – и они с ним в одном ряду! Тоже – оппоненты, тоже – гении, только непризнанные. Потому как признание – оно после смерти. Про уход в мир иной, лучше в расцвете лет – это обязательно! Следом непременно слеза чистая в стакан с горькой – и бери аргуса тёпленьким! После таких загогулин душевных должен, должен сторож – какой-нибудь спившийся интеллигент, лопочущий по утрам с похмелья: «Я мог бы стать большим учёным (писателем, художником, артистом)! Да власть (коллеги-завистники, партократы-бюрократы) сбила на взлёте!» – поверить сказкам-россказням, солидарность мужскую явить – и приютить. А что ж не поверить, версия-то у Черепана складная, толково, с историческими параллелями, объясняющая, по каким таким причинам респектабельный мужчина – ухоженный, откормленный, в дорогой заграничной одежде – оставил вдруг столицу, работу, семью и подался в бичи. Не навсегда, конечно, чай, не Лев, не Толстой, а лишь на время, для «шоковой терапии» стервы и язвы потребное. «Насчёт работы – вопрос деликатный! – совру бичу лагерному складно: взял на месяц отпуск законный плюс отгулы – срок достаточный, чтобы жена и тёща над поведением своим задумались. Ну и червонцы из портмоне на стол аргусу не забывать класть. Вопрос: где лагерь тот пионерский и сторож-бич, приют праведникам-скитальцам дающий?»