Из электрички на платформу, фонарями яркими освещённую (свет горбил беглеца, свет пугал, гнал по спине мурашки), вместе с Черепаном сошли человек сорок – все, на взгляд спеца из ГРУ, пусть и бывшего, в розыске состоящего, трудяги затурканные, спешащие после дня рабочего к очагам домашним, жёнам сварливым, детям сопливым, делам житейским. Таким не до попутчика-интеллектуала. Двое, правда, оглянулись на чужака столичного, плечами пожали, хохотнули – и шагу прибавили.
Резануло Черепана любопытство провинциальное: «Лубянка от Дорохово далеко, да у чекистов, если дойдут указания до агентуры здешней, руки вмиг окажутся длинные, загребущие». Но выбора нет, и поднял беглый полковник воротник плаща (такие народ советский, от кормушек специальных далёкий, в фильмах зарубежных только и видел) – и следом за людом трудовым тенью сутулой через площадь привокзальную к дороге, к домам отдыха да лагерям пионерским устремлённой.
Впереди Черепана с авоськой в руке (в сетке ячеистой – буханка хлеба, пара свёртков и бутылка «Московской») брёл мужичок неказистый, потёртый, на правую ногу припадавший. Черепан сбавил шаг – пусть хромоножка свернёт к одному из домишек, светом тёплым, из окошек льющимся, манящим, тогда уж беглец, взглядом чужим не провожаемый, не отслеживаемый, ходу прибавит.
Мужичок не свернул, добрёл до окраины дороховской, на грунтовку, к домам отдыха ведущую, нацелился. «А не сторож ли он, случаем, пионерский? – мелькнуло у Черепана. – Если аргус – это удача! Разговорить, войти в доверие, слезу фронтовыми воспоминаниями вышибить (ногу приволакивает – не исключено, воевал) – задачка для оперов начинающих».
И тут из кустов придорожных вывалились двое – и к мужичку резво подбежали, за авоську ухватились, голосами пьяными, ломкими, воздух чистый, на травах луговых настоянный, словами грязными поганить стали.
«Малолетки: водки-закуски дармовой захотелось. Подонки, нашли, кого грабить – фронтовика! Хромому надо помочь: вариант не лучший, но рабочий. Недоумки в лунном свете приметы мои не запомнят, а человечек благодарен будет – может, на что и сгодится», – оценил ситуацию Черепан, шаг прибавил, на слова пустые размениваться не стал, руки сильные, жестокие сами вспомнили, чему учили их в полковой контрразведке. Один урод сразу отлетел в кусты, со вторым пришлось повозиться: достал, дурачок, из широких штанин ножичек перочинный, завизжал, стал лезвием острым воздух перед Черепаном полосовать, слова грязные, лагерные, выплёвывать. Рисковать здоровьем беглый полковник не стал: шаг влево, уход вправо, обманное движение, захват. «Жалеть или не жалеть? – мелькнуло у Черепана. – Увы, в моём положении не до сантиментов». Сломал дурачку руку и каблуком головёнку вихрастую, про мат вмиг забывшую, одну только букву «а» орущую, в пыль дорожную впечатал. Мужичок, глядя оторопело на расправу быструю, жестокую, коленки подогнул, в росте сдал, от спасителя брезгливо («Показалось? Нет, не показалось…») отстранился.