– Что… что это было? – прошептала она, чувствуя, как холод «Слезы Феникса» разливается по венам, притупляя боль в шраме, но оставляя ледяной ужас в душе.
– Эхо, – тихо сказал бармен. – Иногда, чтобы понять боль другого, нужно стать им. Хотя бы на мгновение. Вы же знаете их так хорошо… снаружи.
Она не хотела больше пить. Но шрам… он больше не ныл. Онемел. И усталость отступила, сменившись странной, леденящей ясностью. Она поднесла бокал к губам снова. Второй глоток.
Темнота. Сырость катакомб. Тело – сильное, гибкое, движущееся с хищной грацией. Она чуяла страх и жизнь где-то выше. Молодой парень, забредший в руины церкви. Легкая добыча. Ее добыча. Имя всплыло из чужих воспоминаний: Люциан. Молодой оборотень-одиночка, которого она выследила и убила месяц назад за то, что он разорвал семью на окраине. Теперь она была Люцианом. Чувствовала дикую радость погони, мощь мышц, звон костей под когтями… и внезапную, обжигающую боль серебра в горле. Ее серебра. Ее ножа. Агония. Тьма. НЕТ!
Она сглотнула ком, отшвырнув бокал. Он чудом не разбился. Золотая жидкость расплескалась по стойке.
– Прекрати! – закричала она, обращаясь к бармену, к теням, к самому бару. – Что ты со мной сделал?
Ее взгляд упал на большое зеркало за стойкой. В нем отражалась она. Но не та Эмили, что вошла сюда. Ее рыжие волосы казались темнее, почти черными. Шрам на щеке… исчез. На его месте была лишь гладкая, мертвенно-бледная кожа. А в глазах… в ее собственных глазах горел холодный, голодный огонь вампира. Она в ужасе потрогала щеку. Шрам был! Осязаемо неровный под пальцами. Но в зеркале его не было. Отражение лгало.
– Воспоминания – это тоже реальность, но чья? – спросил бармен, его голос звучал отстраненно, будто из другого измерения. Он поднял бокал, поставил его перед ней. Жидкость внутри была теперь мутно-серой, как пепел, с кровавыми прожилками. – Ты охотишься на монстров, Эмили Смит. Но кто рисует границу? Ты? Они? Или те, кто дал тебе серебряный нож? Выпей. Узнай последнюю правду. Ту, что прячется за местью.
Ее трясло. Ненависть смешалась с отвращением к самой себе, к этим видениям, к этому месту. Но был и голод. Голод не по крови, а по концу. По прекращению боли. По ответу. Она схватила бокал. Выпила залпом. Третий глоток.
Она стояла над телами. Мать. Отец. Младший брат. Кровь. Так много крови. Но не на стенах. На