В руках у него был бокал. Напиток внутри – «Эхо Вечности», его фирменное создание – был обычно цвета глубокого космоса с мерцающими искорками. Но сейчас, пока бармен созерцал девушку с жемчугом, жидкость переливалась нежным, печальным розовым золотом. Цвет неразделенной любви и вечного поиска.
– Интересная метафора, – раздался голос справа. – Листья в реке. Но листья пассивны. Их несет течение. А человек?
Бармен повернул голову, не спеша. У стойки стоял новый посетитель. Молодой человек, лет тридцати на вид, но с глубиной во взгляде, которая принадлежала гораздо более зрелым умам. Черты лица – словно высечены резцом античного мастера: прямой нос, высокий лоб, сильные скулы, глубоко посаженные, проницательные глаза. Он был облачен в простой, льняной хитон, потертый на плечах и подолах и явно пропыленный долгой дорогой. Пыль на нем казалась не грязью, а аурой, печатью настоящего пути. Философ. Геракл. Имя возникло в сознании бармена само собой, как всплывает текст на коже гостя, хотя на этом новоприбывшем пока ничего не читалось. Только пыль хитона и острый, скептический ум в глазах.
– Человек, – ответил бармен, его тихий голос едва нарушал гул невнятных шепотов, доносящихся из глубины зала, – часто лишь полагает, что гребет. Иногда он просто лучше других листьев умеет держаться на плаву. Или цепляется за мимолетные ветки. Виски? Или… «Эхо»? Оно сегодня особенно многогранно.
Геракл пристально посмотрел на меняющий цвет напиток в бокале девушки, потом на бармена.
– «Эхо Вечности»? Звучит претенциозно. Как и весь этот… храм вне времени. – Он обвел взглядом зал, где тени в котелках соседствовали с силуэтами в неопознанных облегающих костюмах. – Но я пришел не за иллюзиями. Я ищу истину. За истиной. Как за слоями луковицы.
– Истина, – бармен поставил перед философом чистый бокал. В него само собой налилась прозрачная, как горный родник, жидкость. Она тут же начала переливаться слабыми, разумными всполохами голубого и зеленого – цвета пытливого ума и сомнения. – Часто оказывается не ядром, а самой луковицей. Целым. Со всеми слоями, включая те, что заставляют плакать. Что привело тебя, Геракл, к нашему порогу? Долгая дорога и пыль Афинских путей – это лишь внешний слой.
Геракл взял бокал, удивленно наблюдая за игрой цвета внутри.