– Дорога – это и есть поиск. А пыль – его свидетель. Я шел долго. Видел города, падающие в прах, и мудрецов, падающих в безумие. И повсюду – служение. Рабу служит господин. Господин служит городу. Город служит богам или идее. Служение – основа пирамиды бытия. Но где свобода? – Он пристально посмотрел на бармена. – Вот ты. Страж этого… перекрестка миров? Вечный наблюдатель? В чем твой долг? Служишь ли ты этому месту? Или оно служит тебе?
Бармен слегка наклонил голову. Его стальные глаза на миг потеряли фокус, будто смотрят сквозь стены бара, сквозь слои времени. На его запястье татуировка-трещина казалась чуть темнее обычного.
– Долг… – он произнес слово медленно, как бы взвешивая. – Это не цепь, Геракл. Это… ось. Точка опоры. Я наблюдаю. Я слушаю. Я подаю то, что требуется. Иногда – виски. Иногда – «Эхо». Иногда – просто молчание. Я обеспечиваю пространство, где время теряет свою власть, а истина может на мгновение показать свое лицо, не опасаясь быть растоптанной спешащим миром. Разве это служение? Или просто… функция бытия этого места?
– Функция? – Геракл усмехнулся. Его напиток вспыхнул ярко-оранжевым – цвет жара спора. – Ты говоришь как раб, оправдывающий свои оковы красотой узора на них. Ты стоишь здесь, вечный, неизменный, пока мимо тебя проносятся реки жизней. Ты видишь их начало и конец, как читаешь эти… надписи на их коже. – Он кивнул в сторону девушки с жемчугом, чей бокал снова стал розово-золотым. – Ты хранишь их «эхо». Но где ты сам в этом потоке? Где твой выбор? Твоя воля? Ты не страж, приятель. Ты пленник вечности.
Слова философа повисли в воздухе, тяжелые и острые, как нож. Шепот в зале на мгновение стих, будто само пространство затаило дыхание. Напиток в бокале Геракла стал темно-багровым, почти черным – цвет гнева, обвинения, боли. Бармен не дрогнул. Но его лицо, всегда непроницаемое, на долю секунды стало похоже на маску из самого бледного мрамора. Где-то в глубине стальных глаз мелькнуло что-то древнее и усталое.
В этот момент взгляд бармена скользнул к большому, старинному зеркалу за стойкой, в котором обычно отражался весь зал в искаженной, чуть расплывчатой перспективе. И он увидел. Сквозь отражения теней, сквозь тусклое стекло, прямо посередине, зияла темная, неровная трещина. Она напоминала молнию, застывшую во льду, или… его собственную татуировку, увеличенную в масштабе. Знак разлома. Знак непостоянства вечного.