– «Свобода Быть»… – произнес он. – Красиво. Почти как надгробная надпись для того, кто слишком долго стоял на берегу, забыв, что такое течение. – Он отпил глоток. – Но спасибо за «Эхо». И за… точку тишины. Она мне была нужна. Чтобы услышать собственные мысли. И понять, что мой долг – идти дальше. Снимать слои. Пока есть силы и пыль под ногами.
Он поставил недопитый бокал на стойку. Напиток внутри постепенно угасал, становясь прозрачным и безжизненным.
– Удачи тебе, Пленник Берега, – сказал Геракл, и в его голосе не было уже насмешки, лишь странная смесь уважения и жалости. – Надеюсь, твоя вечность когда-нибудь треснет по-настоящему.
Он повернулся и направился к скрипучей дубовой двери. Бармен не стал смотреть ему вслед. Его взгляд снова скользнул к зеркалу. Оно было целым. Но где-то на периферии зрения, в отражении пустого теперь места у стойки, где стоял Геракл, на миг мелькнуло что-то похожее на пыль… и быстро растворилось. В жилете бармена, в кармане, который был пуст, появился новый, едва ощутимый клочок прохлады. Отпечаток вопроса, а не истории. Вопроса о свободе, долге и трещинах в вечности.
Он взял бокал, из которого пил Геракл. Ополоснул его. Поставил на полку. Река времени продолжала течь сквозь «Черную Луну», неся новые листья. А он, Вечный Бармен, с его жилетом, полным чужих эхо, и трещиной на запястье, снова занял свое место у стойки. Ось. Функция. Пленник. Страж. Наблюдатель. Слова Геракла висели в воздухе, как горький дым, смешиваясь с запахом старого дерева, дымного виски и древней пыли. Он поднес к губам бокал с «Эхом Вечности» – оно было теперь цвета темной стали, холодное и бездонное, как его собственный взгляд в зеркало, где трещина была лишь игрой света. Или памяти. Или проклятия.
Дождь хлестал по крышам Сент-Мира как плети. Не обычный осенний ливень, а что-то жидкое и злое, смешанное с копотью фабричных труб, превращая ночь в маслянистую, дышащую темноту. Эмили Смит, прижавшись спиной к мокрому кирпичу мертвого переулка, ловила ртом воздух. В горле стоял ком – смесь страха, адреналина и старой, знакомой ненависти. Они были близко. Чутье, отточенное годами охоты, кричало об этом. Запах тлена, сладковатый и мерзкий, пробивался сквозь вонь мокрого мусора и дождя. Вампиры. Стая. А она – одна, с пустым арбалетом и серебряным ножом на поясе, лезвие которого сейчас казалось смехотворно малым утешением.