Тишина вокруг костра стала звенящей. Даже угли, казалось, перестали дышать. Я ловил себя на том, что задерживаю дыхание. Иринка замерла, как статуя, только слезы текли по ее щекам.
«Прошло минут пятнадцать. Потом полчаса. Их не было. Ребята в избе начали волноваться. Сначала звали тихо: "Саш! Димон!". Потом громче. Потом закричали, уже с нарастающей паникой: "ОТЗОВИТЕСЬ!". Ничего. Только глухое, короткое эхо отзывалось от стен соседних изб. Будто кто-то безголосый и злой передразнивал их из глубины деревни. И тишина… она стала гуще. Тяжелее. Давящей. Ирина потом клялась, что слышала… скрежет. Тонкий, царапающий. Как будто десятки маленьких коготков скребут по стенам с внутренней стороны сруба их избы. Или… под полом. Словно что-то огромное, состоящее из множества мелких частей, шевелится там, в темноте, под их ногами. Холод стал еще сильнее, пробирая до костей».
Иринка рядом со мной тихо застонала, зарывшись лицом в колени. Мои собственные руки дрожали. Я представил эту картину слишком ясно: черные избы, крики, затихающие в мертвом воздухе, и этот жуткий, неустанный скрежет из-под пола. Страх стал осязаемым, как лезвие ножа у горла.
«Оставшиеся – Игорь (ее парень), Андрей и сама Ирина – запаниковали не на шутку. Решили уходить немедленно. Выскочили из избы… и остолбенели. Туман. Он сгустился до состояния молока. Видимость – вытянутая рука, не больше. И тропинка, по которой они пришли на поляну… исчезла. Словно ее стерли гигантской губкой. Они метались вдоль домов, натыкаясь на покосившиеся заборы, спотыкаясь о невидимые кочки. Каждый дом казался точной копией предыдущего, и все вместе они образовывали жуткий лабиринт в белесой, слепой мгле. И тут Андрей, который был чуть впереди, замер как вкопанный и прохрипел, задыхаясь: "Б-боже… Смотрите!"»
Лёха замолчал, его дыхание стало прерывистым, поверхностным. Он смотрел не на нас, а поверх наших голов, в ту самую ночь, в тот самый туман. Его лицо было искажено гримасой первобытного страха.
«На пороге крайней избы, той самой, куда зашли Саша с Димкой, стояла… фигура».
Он произнес это слово с леденящей душу интонацией.
«Высокая. Неестественно худая. Как будто натянутая на вешалку тень. Силуэт был размыт туманом, но очертания… они были нечеловеческие. Слишком длинные конечности, слишком острые углы плеч и локтей. Голова – маленький, темный комок на тонкой, невероятно длинной шее. Она не двигалась. Просто стояла. И смотрела. Они не видели глаз в этой темноте и мгле, но чувствовали этот взгляд. Физически. Как ледяные иглы, вонзающиеся в кожу сквозь одежду. Пустой. И одновременно… невероятно, нечеловечески голодный».