– Мы это проверим, – ответил он, делая фото шкатулки. – Но, возможно, это не последняя находка.
Она резко обернулась.
– Что вы имеете в виду?
Он не ответил. Только аккуратно взял шкатулку и положил в пакет для улик.
Клары не было внизу. Лишь Райс стоял в гостиной, листая записи. Он поднял на нее глаза – холодные, точно клинические ножницы.
– Миссис Грейвз, – сказал он, – мы нашли еще кое-что. В вашем саду.
Она замерла.
– Что?
– Следы. Небольшие, женские. И рядом – ваша заколка для волос. Не та, что под телом. Та, которую вы носите обычно.
– Я… я не понимаю.
– Она была спрятана под кустом сирени. Следы ведут к окну вашей спальни. И к задней двери. Выходит, вы выходили ночью. Или кто-то был у вас в доме. И использовал вашу вещь.
– Это невозможно! – голос Эммы дрогнул. – Я не выходила. Я не могла…
– Но следы есть. И заколка – тоже.
Она почувствовала, как пол уходит из-под ног. Новая улика. Еще один камень в стене обвинения.
– Это… это подделка, – выдавила она. – Кто-то хочет меня обвинить.
Райс посмотрел на нее долгим взглядом.
– Возможно. Но пока у нас только факты. И все они указывают на вас.
Время замедлилось. Чем больше они искали, тем больше находили. Еще одна волна допросов. Вопросы о саде. О том, выходила ли она ночью. Был ли кто-то у нее в доме. Не было ли «недавних ссор», не было ли «внезапных перемен в поведении» Маркуса.
Клара, вернувшаяся с какой-то бумагой в руках, бросила на Эмму испепеляющий взгляд.
– Он оставил завещание, – сказала она. – Все идет мне. Ты знала?
Эмма замерла.
– Нет…
– Он написал его месяц назад. Ты не включена. Даже в случае несчастного случая. Только я. И ты это знала. Он тебе сказал.
– Нет! – выкрикнула Эмма. – Я не знала!
Но в этот момент она вспомнила. Маркус, смеющийся, говорящий: «Если что, Клара получит всё. Ты мне никто».
И она поняла: она не просто подозреваемая. Она – идеальная виновная.
Сумерки опустились на дом. Официальный допрос закончился. Но никто не уходил. Полиция оставалась. Клара – тоже. А Эмма стояла у окна, глядя на сирень, под которой нашли «ее» заколку. И впервые за день почувствовала не страх. А злость. Кто-то сделал это. Кто-то убил Маркуса. И кто-то постарался убедить всех, что это – она. Но она знала правду. Или почти знала. Она не убивала. Но кто-то хотел, чтобы она заплатила.