И вот настал ее черед. Небольшая пауза, и к микрофону плавно подошла Клара. Она была воплощением элегантной скорби: черное платье-футляр, безупречный макияж, лишь легкая бледность и чуть покрасневшие глаза выдавали напряжение. Но эти глаза… Они были сухими и острыми, как лезвия. Она взяла микрофон, взгляд ее скользнул по толпе, задержался на Эмме – долгим, пронизывающим взглядом, полным не скорби, а холодной оценки.
– Маркус… – начала она, голос дрогнул с идеально выверенной дрожью, заставив толпу замереть. – Брат. Друг. Опора… – она сделала паузу, собираясь с силами, будто борясь с волной эмоций. Эмма почувствовала, как по спине побежали мурашки. Она знала эту игру. Клара была мастером спектакля. – Он был человеком исключительной силы, – продолжила Клара, голос окреп, став звучным и несущимся над могилами. – Силы духа, воли, убежденности. Он не терпел фальши, слабости, предательства. Он строил свою жизнь, свой бизнес, свою семью на принципах честности и абсолютной преданности. Он отдавал себя без остатка… тем, кого любил.
Последние слова прозвучали с особым ударением. Клара снова посмотрела на Эмму. Двусмысленность висела в воздухе, густая и ядовитая.
– Он верил в порядок, в контроль, в то, что все должно быть на своих местах, – голос Клары приобрел металлический оттенок. – Его смерть… такая внезапная, такая нелепая… в его собственном доме, месте, которое должно было быть крепостью… Это не просто трагедия. Это нарушение всех его принципов. Всего, за что он стоял. – Она снова сделала паузу, давая словам осесть. Эмма чувствовала, как взгляды толпы становятся тяжелее, острее. Клара мастерски направляла их. – Маркус был скалой, – голос Клары внезапно сорвался, в нем появились настоящие, хриплые нотки боли, заставившие нескольких женщин всхлипнуть. – Скалой, о которую разбивались волны непонимания и зависти. И теперь… теперь его нет. И мы остались…
Она не договорила, опустив голову, будто подавленная горем. Слеза – единственная, идеальная, блеснувшая на реснице – скатилась по щеке. Аплодисментов не было, только гулкое, сочувственное молчание. Но эффект был достигнут. Она показала себя истинной скорбящей, хранительницей его наследия. А Эмма… Эмма стояла как статуя, сжимая в руках крошечный, мокрый от пота платок. Она видела, как некоторые гости переглядывались, кивая в ее сторону с выражением, говорившим: «Бедняжка Клара, как ей тяжело, и как та холодна…»