«…множественные переломы, основной удар – затылочная кость…»
«…предмет рядом, но не очевидная причина… похоже на падение…»
«…планшет в кабинете… включен… запись в календаре… 11:30… Разговор с Э. Решающий…»
«11:30. Разговор с Э. Решающий». Слова, озвученные первым прибывшим офицером, впились в мозг как раскаленная заноза. Кто такой «Э»? Она? Эмма? Но Маркус никогда не называл ее "Э". Или Елена? Та самая Елена, бывшая жена его партнера, о которой он в последнее время говорил со странным, злобным удовольствием? Или кто-то еще? И что было решающим? Решающим для чего? Для сделки? Или… для чего-то более страшного? Мысли путались, нагоняя панику. Она машинально потерла запястье – там, под рукавом пижамы, был синяк от его вчерашнего захвата.
Лейтенант Райс вернулся. Его лицо было еще более непроницаемым, но в глазах Эмме почудилось что-то… цепкое. Он снова сел напротив нее, отложив блокнот на колени.
– Миссис Грейвз, – начал он, выбирая слова с ледяной точностью хирурга. – Нам предстоит длительная работа по установлению всех обстоятельств. Но уже сейчас, чтобы составить картину, я должен спросить. В ваших отношениях с мужем в последнее время… были ли какие-то… «особые» напряжения? Серьезные конфликты? Может быть, накануне вечером?
Вопрос прозвучал не как удар, а как медленное ввинчивание ножа. Намек был прозрачен, как стекло, и таким же острым. Эмма почувствовала, как кровь отливает от лица, оставляя кожу ледяной и липкой. Перед глазами поплыли черные и красные пятна. Напряжения? Конфликты? Он называл это так? Эти «напряжения» оставляли синяки под слоем тонального крема. Эти «конфликты» выбивали дверь в ванную, когда она пыталась спрятаться, и душили до потери сознания за пересоленный суп или «глупый» взгляд. Вчера… вчера он кричал, что она бездарность, что погубила его жизнь, что она никому не нужна и никогда не сможет без него. И этот синяк на запястье…
– Мы… мы как все семьи, – прошептала она, глядя куда-то мимо Райса, на идеальную хрустальную вазу на камине – ту самую, которую Маркус однажды разбил об стену в припадке ярости, а потом заставил убирать осколки на коленях. – Бывали… размолвки. Ничего серьезного. – Голос звучал плоским, безжизненным. Ложь, которую она оттачивала годами, чтобы выжить, сработала на автомате.
Райс медленно записал. Перо снова заскрипело. Звук резал по оголенным нервам. Он не поверил. Она видела это по едва заметному сужению его глаз.