Энергия, живущая во мне – нечеловеческая, дикая, почти животная, та самая, что вырвалась в драке – не утихала. Напротив, она разрасталась, питаемая близостью разлуки и интенсивностью чувств к Насте. Она превращалась во что-то чуждое мне прежнему: не просто грубую силу, а силу с намерением. С целеустремленностью. Она становилась агрессивной не физически, а экзистенциально. Требовала выхода, применения, направления.
И я начал бояться. Боялся не самих чувств к ней – нет, их я ждал, как изголодавшийся путник ждет дождя в засуху. Я боялся того, что происходило внутри меня. Той темной энергии, которая росла параллельно светлому чувству. Боялся того, что не мог объяснить рационально, что ускользало от понимания – а ведь это и есть истинная, самая глубокая природа страха. Страх перед неизвестным в самом себе.
Постепенно, капля за каплей, как яд, накапливалось ощущение, что та самая новая, жестокая личность внутри меня, та, что шепчет по ночам о крови и власти, стала тяготить меня. Мои проявления жестокости в мыслях, нарциссизма, чувства превосходства – всё то, что прежде, в пьяном угаре после драки, казалось блистательным оружием, доспехами победителя – стало тускнеть, покрываться паутиной сомнения, как ржавеющий на сыром воздухе металл. Блеск сменился уродливой коррозией. Но чудовище внутри – не спало. Оно не исчезло. Оно ворочалось в глубине. Как огромный червь, завившийся в самой сердцевине души, оно шевелилось, щекотало нервы навязчивыми, темными мыслями, требовало выхода – не тихого, а с воем боли, с треском ломающихся костей, с крушением миров. Разрушить – вот чего оно хотело по-прежнему. Разрушить невинность, разрушить покой, разрушить эту хрупкую красоту, что зрела между мной и Настей.
Тем временем, в один из этих уже зреющих, наполненных предчувствием дней, готовилось нечто масштабное. Событие, ради которого мы хлопотали не один десяток дней, откладывая деньги, припасая выпивку, придумывая программу – прощальная вечеринка. Последний шумный сбор перед расставанием. Собиралась толпа – не только наша тесная компания, но и родные, близкие, знакомые и полузабытые приятели детства, все они стекались в тот самый старый дом, как реки в море перед бурей. Людей стало, в какой-то момент, больше, чем мог вместить дом. А дом наш был всё тем же – старой, покосившейся избушкой, кренящейся вбок от старости и бесконечных ветров, дующих с полей.