Он не помнил, чтобы они оставляли окна открытыми.
Дверь отворилась прежде, чем он успел дотянуться до ручки. Мэри стояла в проходе, в домашней рубашке, босиком. Свет из прихожей резал глаза после уличной темноты.
– Ты долго, – просто сказала она.
– Были задержки. Я… – он запнулся. – Долго ехал.
– Всё в порядке. Я оставила тебе кусок.
Она отвернулась и пошла на кухню, не оглядываясь. Том прошёл следом, сбрасывая куртку. В доме было жарко, даже душно. Воздух стоял – тяжелый, как в бане. И пахло… горьким. Может, специи. Может, всё ещё пирог. Или что-то другое.
Он сел за стол. На блюдце лежал кусок яблочного пирога. Тёплый. С корицей.
Он не был голоден. Но всё равно отломил вилкой уголок.
– Джош как? – спросил он.
– Спит. Эмили делает что-то в своей норе. Я не мешаю.
Том кивнул. Пирог был хороший. Очень.
Но вкус…
…вкус был странный.
Как будто яблоки были несвежими. Или… будто начинка немного подгорела. Был привкус. Лёгкий. Сухой. Словно ешь что-то заплесневелое, но сладкое. Как варенье, которое забыл в кладовке на год.
– С пирогом всё в порядке? – спросил он.
– А что с ним? – Мэри не повернулась. Она мыла чашку.
– Просто странный вкус.
– Яблоки со скидкой были. Наверное, переспелые.
Он пожал плечами и доел. Механически. Затем ушёл в душ.
Позже, лёжа в кровати, он не мог уснуть. Мэри уже спала – ровно, беззвучно, с вытянутыми руками, будто умерла. Он повернулся на бок. И снова взгляд его упал на окно. Оно было закрыто. Шторы опущены.
Но где-то в глубине груди что-то дрожало. Он снова вспомнил этот момент – в машине. Это ощущение, будто он наблюдает, и за ним наблюдают. И – самое страшное – он знал, что кто-то там был. Он это чувствовал.
Том проснулся резко, будто изнутри. Не от звука, не от толчка. Просто – сердце заколотилось, тело дрогнуло, веки распахнулись. И сразу же – ледяной пот. Линия позвоночника будто промёрзла. Простыня была влажной под спиной, и на мгновение он не понял, где находится.
Темнота в комнате была почти ощутимой. Не такой, как в кино – без звёзд, без отражений. Здесь не было ни одного источника света. Ни лунного пятна на стене, ни тусклого фонаря через шторы. Только плотная, чёрная тьма, будто кто-то положил на глаза горячую, мокрую ткань.
Том глубоко вдохнул. Воздух был тёплым. Затхлым. И… не один.
Потому что кто-то ещё дышал.