Комната была небольшой, но каждый сантиметр пространства использовался с умом. Вдоль стен стояли книжные шкафы, заполненные старинными томами. В углу располагался секретер из красного дерева – именно тот, что упоминался в завещании. На стенах висели портреты в резных рамах, а в центре комнаты стоял круглый стол, накрытый бархатной скатертью.
Но больше всего поразил Элену портрет, висевший напротив входа. Молодая женщина в платье начала XX века смотрела с холста печальными темными глазами. Лицо было удивительно знакомым – те же черты, тот же разрез глаз, что и у самой Элены.
Под портретом висела небольшая табличка: "Алжбета Новакова, 1895-1920".
Прапрабабушка. Элена не помнила, чтобы когда-либо слышала это имя, но сходство было поразительным. Словно она смотрела на собственное отражение в зеркале времени.
Элена подошла к секретеру и открыла его. Внутри лежали стопки дневников в кожаных переплетах, письма, связанные лентами, и странные предметы: пара перчаток, расшитых серебряными нитями, небольшое зеркальце в необычной раме с символами, которые она не могла опознать, и шкатулка из черного дерева.
Она взяла один из дневников. На обложке золотыми буквами было выведено: "А. Н. 1916". Дневник Алжбеты.
Элена открыла его на случайной странице и начала читать:
15 октября 1916 года.
Сегодня императрица снова впала в истерику из-за письма от Распутина. Я была вызвана в ее покои для "успокоительной беседы", как деликатно выразилась фрейлина Вырубова. На самом деле от меня ждали того же, что всегда – прикосновения, способного утихомирить боль.
Я взяла ее руки в свои, и сразу почувствовала весь ужас, который пожирает несчастную женщину изнутри. Страх за сына, за мужа, за империю, которая рушится на глазах. Но хуже всего была вина – едкая, разъедающая душу вина за каждое принятое решение.
Мне удалось забрать у нее часть этой боли, как и всегда. Александра Федоровна успокоилась, даже улыбнулась впервые за недели. Но я я еле добралась до своих комнат. Чужие эмоции терзали меня до утра.
Матушка была права: наш дар – это проклятие, замаскированное под благословение. Мы исцеляем других, но сами становимся резервуарами для чужой боли.
Элена закрыла дневник дрожащими руками. Сердце колотилось так сильно, что казалось, оно сейчас выскочит из груди.