Прошло три недели.
Однажды вечером Марина читала письма читателей на Дзене. Среди них – новое сообщение.
«Марина. Меня зовут Вера. Я работала в 14-м детдоме. Я читала ваш рассказ. Я плакала. Спасибо, что написали. Я хранила ваш кулон. Надеялась, что вы вернетесь».
Марина ответила сразу. Не просто как взрослый человек – как та девочка, которая наконец вернулась, чтобы сказать: «Спасибо».
Кот спал на подоконнике. За окном шел дождь. Марина достала чистую тетрадь.
На первой странице написала:
«Прошлое – не приговор. Это то, что спасает тебя, когда ты наконец перестаёшь от него бежать».
Она улыбнулась.
И начала писать.
Когда позвонил нотариус, Марина сразу решила, что это ошибка. Она никак не могла вспомнить Зинаиду Егоровну Самошину, хотя мужчина спокойно произнес: «Вы указаны в завещании».
«Кто это?» – переспросила Марина.
«Ваша тетя. По материнской линии».
Марина с трудом припомнила. Тетя Зина – странная, с вечным прищуром, всегда в вязаном жилете, будто мерзла даже летом. Когда Марина была подростком, мама пару раз возила ее в гости в Вышний Волочек. Дом старый, пол скрипит, везде сухие травы в банках. А Зина сидела на табурете и говорила фразы вроде: «Ты говоришь одно, а думаешь – другое. Не честно, Маринушка».
Марина перестала туда ездить после одиннадцатого класса. Мама не настаивала. Тетя Зина вроде не обижалась. Просто писала открытки: «Держись ближе к себе» или «Зеркала терпеть не могут лжи».
Теперь Зина умерла. А Марине осталась ее квартира.
***
Ключи были старомодные – длинные, тяжелые, с круглыми зубцами. Дом стоял на своем месте, облупленный фасад, балкон с облезлыми перилами. Внутри пахло пылью, сушеными яблоками и забытьем.
Марина шла по коридору, автоматически отключая воспоминания: комната, где они пили липовый чай; кухня, где на окне сидел кот; ванная с занавеской в мелкий цветок.
И зеркало.
Марина остановилась. Оно висело на той же стене, в деревянной раме с узорами. Резьба – будто переплетенные цветы и лица. Стекло – темное, мутное, но гладкое. Не пыльное – чистое, словно за ним ухаживали до самого конца.
Марина посмотрела на себя. Отражение показалось чуть иным – тусклее, глубже. Вроде все на месте: волосы, глаза, шарф. Но в зрачках – что-то неуловимое, тревожное.
«Наверное, просто от усталости. Или от старого света», – убеждала она себя.