- Наверное, тебе сейчас лучше отоспаться, - сказала она,
высвобождая руку, - ты за всю ночь не сомкнул глаз...
- Просто ответить на мой вопрос, - перебил он, снова завладев её
ладонью, - не убегай, как всегда.
- Не знаю, но думаю, ты их найдёшь, - сказала Аламеда искренне.
Она никогда не задумывалась над этим, потому что ей был известен
более надёжный способ, чтобы выбраться из Лакоса в свой прежний
мир, другие её не интересовали.
- Это ведь Мокрун наслал бурю? Ты сама говорила, он не добр и не
зол, просто захотел свою плату…
- Да, - кивнула Аламеда и подняла на Арэнка виноватый
взгляд.
- Ты поступила правильно, - сказал он невозмутимо, - жизнь
ребёнка важнее лодки… Мы построим другую...
- Я пойду, помогу Ните, - проговорил Аламеда поднимаясь, он
кивнул.
Взобравшись по склону, она побежала по лесу, обогнув поселение,
и дальше, вдоль озера. Только на противоположном берегу, где
добывали нефрит, она наконец упала в мягкую поросль папоротника и
ударилась в слёзы. Аламеда плакала навзрыд, потому что ничего не
могла с собой поделать, не смела сопротивляться Арэнку, его
настойчивому взгляду, его голосу, который закрадывался ей в душу и
обладал непонятной властью над ней. Даже страдания Муны не могли
заставить её отказать ему. Но разве имеют право мёртвые испытывать
чувства и красть любовь у живых? Ведь Муна же любит Арэнка, любит и
страдает, Аламеда это видела. Но что с того? - отвечал ей голос
собственного разбитого сердца. Разве была та когда-нибудь добра к
ней, разве встала хоть однажды на её сторону? Нет, Муна — ей даже
не подруга. Всем приходится что-то терять. У Аламеды тоже однажды
украли любовь — такова жизнь. Но только она начинала думать об
этом, как мысли снова возвращались к Роутегу. Она опять вспоминала
его взгляд и голос, их общие мечты и прикосновения украдкой. Только
он заставлял по-настоящему пылать её сердце. Снова Аламеда
чувствовала, что предаёт их любовь, и на душе становилось
невыносимо горько. Она металась, начиная сомневаться в собственной
цели.
Стоял конец ноября. Дождь уже сбил с деревьев последнюю позолоту
и теперь всё чаще перемежался с мокрым снегом. По утрам я нередко
обнаруживал на подоконниках первые пригоршни ледяной россыпи, а
вершины виднеющейся вдалеке горы Титлис постепенно покрывались
белыми шапками.