Бережно, но крепко обхватив её талию,
Лейтен аккуратно стащил почти обеспамятевшую девушку с
седла.
Детина — по всему видать, староста —
как раз добежал до них.
— Све... — задыхаясь, пролепетал он.
— Вашсве...
И грохнулся на всякий случай на
колени.
— Да ты не переживай так, — сказал
Лейтен. — Ничего не случилось, никто не посягает на контрабанду,
которой у вас тут полпровинции живёт. Я Лейтен вар Ийгенд, слыхал о
таком?
Староста часто закивал, продолжая
пучить глаза.
— Во-от. А приехал я к вам, потому
что возле вашей деревни, в этом вот лесу, — Лейтен махнул рукой
себе за спину, — в наш мир пришла та самая Избранная, о которой
говорило старое пророчество. Вы ведь уже слыхали новости из Малых
Грузков?
Староста враз помрачнел, закрыл рот и
скупо кивнул. Потом встрепенулся:
— Так ентая девица... ну, тойсь,
госпожа, значитца, Избранная-то и есть?
— Верно. И она со вчерашнего дня
бродит по лесу, устала и проголодалась.
— Охти ж! — всплеснула руками одна из
крестьянок — само собой, вокруг Лейтена, Избранной и старосты уже
собралась толпа. — Ведь звери порвать могли!
— Я же могу рассчитывать на твою
помощь? — с некоторым нажимом спросил Лейтен.
— А, эйта, дык конечно! Пошлите в дом
ко мне, вашсветлость, пошлите.
Староста подхватился, засуетился,
пытаясь одновременно и броситься к дому, чтобы гостеприимно
распахнуть дверь перед гостями, и не поворачиваться к ним спиной —
невежливо как-то. Или как говорят местные, «невежественно»?
Избранная чуть отодвинулась,
высвобождаясь из объятий Лейтена, и медленно пошла вперёд, опираясь
на его руку. Кто-то из крестьян подхватил под уздцы кобылу и повёл
на старостин двор.
Гомонили зеваки, обсуждая новости,
бегали дети старосты, громыхая вёдрами, — грели воду для
Избранной.
Кажется, можно было выдохнуть.
***
Натали ощущала себя оглушённой,
словно бы попала в огромную толпу, где все толкаются, галдят,
хватают за полы, и в общем шуме никак не разобрать, чего же они
хотят и как поступить, чтобы выбраться из этой толчеи. Сама Натали
в таком положении никогда не бывала, но порою что-то подобное
приходило ей в беспокойных снах.
Ей не верилось, она щипала себя за
руку, снова и снова пытаясь проснуться, но ничего не помогало.
Сначала вокруг был лишь лес, страшный, чужой, с незнакомыми
деревьями, кустами и даже травами, и она не смела сорвать орехов
или ягод, не уверенная, что они не ядовиты. Голод мучил её, она
никогда в жизни не была так голодна, и, устраиваясь на ночь спать
на самодельном ложе — неаккуратном, вовсе не таком, какое учил её
делать лесник Михей, — плакала от слабости и болей в животе. Но сон
всё же сморил её, хоть она и просыпалась неоднократно. Утром
пришлось снова идти; ноги гудели, было страшно, но она заставляла
себя шагать, иногда со слезами. У самой деревни силы оставили её,
она стояла, опершись о дерево, и боролась со страхом. Так её и
нашёл этот мужчина — ох, стыд какой! Она была неопрятна, причёска
не в порядке, шляпка и платье измялись... Серое дорожное платье
раньше мнилось Натали таким немарким, таким удобным! А оказалось,
что таково оно, лишь когда три четверти часа гуляешь по тропке.
Ежели же пришлось полежать на траве, задеть рукавом ствол сосны и
(она краснела от одной мысли) сходить по нужде в кусты, вдруг
выяснялось, что платье слишком светлое, из слишком тонкой ткани,
отчаянно стесняет движения, и без помощи служанки с ним не
справиться.