— Ты уж не серчай, барыня, — гудела
она, — откель же у нас-то барская одёжа? Уж не побрезгуй, надень
сейчас что есть, а тамочка светлость тебе раздобудет чего положено.
Всё лутшее, нежели в грязном-то ходить, а?
Натали кивала и благодарила. Ходить в
крестьянском при человеке благородного происхождения, может, и
неприлично, но служанки у неё всё ещё не было, а эту одежду хоть
можно надеть и снять без посторонней помощи.
А если встречать её послали такого
важного господина, то, может, и служанкой обеспечат, и пристойным
платьем.
Всё происходящее было в высшей
степени странно, но ломать над этим голову Натали почитала
бессмысленным. Несомненны лишь те факты, которые она могла
перечислить: она не в своём мире, а неким непостижимым образом
попала в мир вовсе иной; тем не менее, понимает здешнюю речь, и её
тоже понимают, хоть она смутно и осознавала, что говорят с нею — и
она сама говорит — не по-русски; её здесь ждали, если это не ошибка
и Натали, сама об том не зная, не стала самозванкою; ей надобно
немедля поесть, иначе сил её не станет ни на что.
Жена старосты помогла ей наскоро
расчесаться, и, не чувствуя себя способной более ни на что, Натали
заплела простую косу. К крестьянскому платью такая причёска более
чем подходила. Вместо лент тут использовали узкие разноцветные
шнурки, кожаные или сплетённые из ниток. Она вплела в косу такой
шнурок, яркого синего цвета, завязала покрепче и вышла туда, где её
ждал накрытый стол.
Стол ломился. В доме Натали не всегда
ели так сытно и разнообразно, как у этого крестьянина. Впрочем, не
исключено, что и здесь так едали не каждый день. Как-никак, такой
важный барин в гости пожаловал!
Окинув её взглядом, «важный барин»
удовлетворённо кивнул. Кажется, он не нашёл её вид неприличным.
— Вы выглядите посвежевшей, госпожа,
— сказал он. — Теперь — обед, а я, пока вы едите, буду вам
рассказывать, что знаю сам. Разумеется, если у вас появятся
вопросы, я поспешу на них ответить.
Как же его зовут? Странное имя
постоянно вылетало из головы. Похоже на какого-то художника... А,
ну да! «Пламенеющий июнь».
— «Пламенеющий июнь»... — забывшись,
прошептала она.
— Что? Почему пламенеющий?
Натали смешалась.
— Ах, простите. Я растеряна, здесь
всё необычное такое, и имена непривычные, словно иностранные. В
моём мире был человек именем Лейтен, художник, я всё вспоминаю его,
чтобы ваше имя запомнить хорошенько. Я видала его картину, которую
считают лучшей, «Пламенеющий июнь», то есть не саму картинку, а
открытку с нею, карточку, где она была изображена. Там девушка спит
в ярком платье, такая... Покойная такая, словно бы шалунья
уморилась и ненадолго прилегла, а скоро встанет и снова шкодничать
побежит.