Король мягко взял её под руку и
повлёк за собою. С другой стороны шёл Лейтен и болтал о жаркой
погоде, о том, что к западу уж месяц не было дождя и урожай в
опасности, о том, что у стражи дурно подкованы лошади, и он всю
дорогу сюда гадал, отвалится ли подкова... Натали неприятно
удивило, что вопрос урожая был воспринят государем так же
рассеянно, как и прочие, в самом деле ничего не значащие мелочи.
Вспомнилось то, что она не хотела бы вспоминать никогда:
заплаканная и гневная маменька, вся в чёрном, не сомкнувшая глаз
прошлой ночью, с искусанными губами и впалыми щеками, с клочками
изорванного платка в руках — она не замечала, как всё ещё комкает
его и продолжает рвать, мельче, ещё мельче... «Что государю до
людей? — горько вопрошала она, и голос её звучал глухо. — Есть там
какие-то, налоги и подати платят, и ладно. Не людьми он подданных
меряет, а солдатами. Столько-то полков можно выставить от такой-то
губернии. А люди живые — что люди, зачем они? Кому интересны...».
Натали замотала головой, отгоняя воспоминание; ей хотелось зажать
уши руками, чтобы не слышать этих злых слов, она слишком хорошо
помнила речи отца о вере, царе и Отечестве, маменька была неправа,
она не должна была так говорить...
Но говорила. И теперь Натали понимала
почему.
Только теперь. Не тогда, когда
привезли покрытый стягом гроб. Тогда она лишь смотрела и молчала.
Смотрела, не в силах поверить, и...
— Что с вами? — заботливо спросил
король. — Вам дурно? Эй, слуги! Откройте окна, сколько говорить,
что спёртого воздуха не должно быть!
— Простите, — пролепетала Натали, —
кажется, здесь и впрямь душно...
С обеих сторон её поддерживали
надёжные мужские руки. Сердце снова забилось, затрепетало, как
раненая птичка, ведь Лейтен был совсем близко, он почти прижимал
Натали к себе. И король — на полголовы ниже его и на ладонь уже в
плечах — глядел на неё так участливо... Почему она так
несправедлива к нему? К ним обоим. Им просто нужно сколько-то
времени говорить о чём угодно, и кто сказал, что позднее они не
обсудят урожай всерьёз? Натали стало стыдно. Уж сколько раз
маменька говорила ей не судить людей не разобравшись! И нянюшка за
то же ругала...
— Присядьте, дорогая, — мягко сказал
Лейтен, и Натали опомнилась.
Они стояли в маленькой столовой —
правда маленькой, в родном поместье Натали столовая просторней, —
абсолютно белой: стены, пол, мебель, занавеси — всё здесь было
цвета только что выпавшего снега. Круглый столик, у которого
примостились три вычурных стула, с витыми ножками и резными
спинками, был уставлен яствами, он одного вида и запаха которых у
Натали закружилась голова. Точь-в-точь как вчера, когда они с
Лейтеном очутились в деревне. Только вчера она и вправду
проголодалась, а сегодня что с нею такое?