Обязательно пройдёт, иначе невыносимо
будет дышать, когда она говорит с ним, глядя равнодушно, как глядят
на почтаря или молочника; невыносимо отвечать на её вопросы,
задавать ей свои и вообще вести себя так, как будто между ними нет
ничего, вообще ничего, они чужие друг другу и никогда не станут
ближе.
Они действительно чужие друг другу. И
никогда не станут ближе. Как научиться с этим жить?
Избранная появилась на той же
набережной, что и сыскари несколькими минутами раньше. В груди
Вириена провернулось что-то острое, захотелось оказаться
далеко-далеко отсюда, не видеть этого равнодушного лица, не видеть,
как она улыбается Гленнару, говорит что-то любезное Танике — и
скользит взглядом мимо него, не замечая, не узнавая. Рядом с ней
была давешняя служанка... и никого больше? Серьёзно, что ли?
Встревоженный, Вириен поспешил к
Избранной.
— Здравствуйте, — сказала она ему, и
в синих глазах мелькнуло что-то, похожее на теплоту. — Я смотрю, в
этот раз и вы прибыли сюда посредством магии? Лошадей нигде не
видно.
— А говорите, не разбираетесь в
сыске, — отозвался Вириен, стараясь улыбаться как можно
непринуждённее. — Да, нашу задачу явно сочли достаточно серьёзной,
чтобы расщедриться на перемещатор. А где, позвольте
полюбопытствовать, ваша охрана?
— Лейтен побоялся кого-то мне давать
после прошлого раза. Сказал, не может больше никому верить, кроме
вас. Да и что мне угрожает в пустом городе? Это деревни, затерянные
в лесах, могли быть опасны, а здесь всё просматривается до самого
горизонта.
Платье по местной моде смотрелось на
ней немного странно, как бывает, если обрядить в дорогое
крестьянку, только у крестьянок обычно шаг шире и движения резче.
Носить это Избранная пока не умела, но явно училась. Порой,
порываясь двигаться как привыкла, останавливала себя и делала как
надо. Вириен подмечал это привычно, он всегда обращал внимание на
детали, сыскарь всё-таки, но никогда при этом не испытывал того
странного волнения, которое охватывало его сейчас, стоило ему
заметить очередную мелочь.
Вот Натали поморщилась — попал
камешек в туфлю? Наступила на что-то острое? Вот неловко присела на
парапет рядом с сыскарями, не то опасаясь запачкать платье, не то
стесняясь присоединяться к ним. Что за ерунда происходит? Почему
каждое её движение его так умиляет, каждое слово заставляет едва ли
не благоговейно прислушиваться?