— Ну и что такого? — примирительно
сказал я. — Ну, подумаешь. Да ей и всего-то лет восемь! Ну десять,
ладно. Разок-то можешь...
Вместо ответа гнедой махнул хвостом,
пытаясь попасть мне по физиономии. Таким образом выразив все, что
он думает обо мне, о пейзанине и о той кляче, Гневко собрался
вернуться к недоеденным ромашкам. Но тут уж я не выдержал:
— Друг называется! Почему я один
должен о деньгах думать? А мне каково было, когда мы у той дуры
жили?
Гневко остановился и слегка скосил
глаз в мою сторону.
— Го? — удивленно спросил он.
— С чего это ты взял, что мне там
нравилось? — обиделся я. — Как же ... Так нравилось, что я без
порток был готов сбежать. Из-за тебя страдал. Думал, ладно, так уж
и быть — до весны эту толстую дуру поублажаю, зато мой скакун будет
в теплой конюшне да в сытости, да с кобылками молодыми. А ты... Я
тебя часто о чем-то прошу?
Жеребец пристыжено застриг ушами,
мотнул гривой: «Ну, прости, прости, не знал я...»
— Вот, господин рыцарь, мы и пришли,
— послышался бойкий говорок пейзанина. — А это — лошадка моя,
Снежинкой звать. Красавица!
«У-у-у!» — завыли мы с гнедым в один
голос.
Снежинкой кобылку можно было назвать
только с большого перепоя... Шкура, может, и была когда-то
белоснежной, но изрядно потемнела и полиняла от времени. А тут еще
красавица и приволакивала ногу...
«Уж не сап ли?» — забеспокоился я и
подошел поближе глянуть на лошадиные бабки. А, нет — залысин не
видно. Надо бы копыта осмотреть, но это уж пусть хозяин сам
разбирается, его лошадь. Чувствовалось, что «Снежинке» не восемь и
даже не десять лет, а все двенадцать с гаком. Ей бы не о жеребятах
думать, а о том — как бы к живодеру не попасть...
Однако при виде гнедого красавца
кобылка воспрянула, как старушка-нимфоманка перед молодым
любовником, — выпрямила спину, подняла хвост и кокетливо заржала.
Правда, ржанье было с легким покашливанием...
— Вот, видишь, господин рыцарь,
какая красавица?! — горделиво сказал селянин, любуясь на свою э-э
... кобылку.
Я осторожно перевел взгляд на
Гневко. Бедолага стоял, широко расставив копыта и опустив голову до
земли. Казалось, с места его теперь не сдвинешь. Пришлось подойти к
другу поближе и осторожно положить ему руку на холку:
— Ну, может, тебе глаза закрыть?
Давай, попонку наброшу, — заюлил я, чувствуя себя последней
сволочью. — А ты представь себе, что с другой...