Продолжая громко сетовать о развращенности нынешней
молодежи, Прешрина подошла к калитке, привычно просунула руку меж
двух штакетин, поддернула засов (если не знаешь хитрость – не
откроешь), отворила калитку и зашагала к крыльцу.
Гортензия поспешила за нею, но не удержалась, на ходу
огрызнулась:
– Дочку свою учи!
– А чего ее учить? Она в твои годы по кустам с парнями не
шастала, песок спиною не мяла! Вот погоди, нахалка, потолкую я с
твоей госпожой...
Обе женщины поднялись на крыльцо, и старшая раздраженно
дернула подбородком в сторону замка:
– Что стоишь, бродяжка портовая? Открывай!
Гортензия скользнула рукой по поясу – и обмерла. Ключа не
было! О Безымянные, где она его обронила?
– Ты еще и ключ потеряла?! – правильно истолковала ее
замешательство хозяйка дома. – Вот паскуда, а?
Прешрина сдернула со своего пояса ключ, с лязгом вставила
в замок, приговаривая:
– Ну, если госпожа не задаст тебе трепку... ну, тогда я не
знаю, куда катится мир!
Ладно бы еще трепку, тоскливо подумала Гортензия. А если
выгонят на все четыре ветра – куда ей тогда идти? Назад, в порт, на
смех прежним подружкам? Шить мешки на складах, стряпать похлебку
для грузчиков? А ведь она так задавалась, так хвасталась своим
нарядным платьицем, своей аккуратной прической, своим изящным новым
прозвищем, полученным от госпожи...
Гортензия задержалась в прихожей, пропустив вперед себя
Прешрину: девушка надеялась за ее спиной незаметно снять браслеты и
заколку для волос. Но успела только сбросить с головы шаль:
пригвоздил к полу пронзительный вопль, донесшийся из комнаты.
Впрочем, оцепенела Гортензия лишь на мгновение, а потом
кинулась на крик.
В комнате ее ожидало то, что показалось ей сначала
нелепым, а потом ужасным.
Ее старая госпожа в своей длинной ночной рубашке с синими
розочками у ворота лежала на полу возле большого сундука. Голова ее
виском прильнула к краю крышки, жидкая седая косица, перекинувшись
на лицо, испачкалась в крови. Подол рубахи задрался до икр, обнажая
босые тощие ноги.
И не кровь даже, а вид этих беспомощно оголенных ног сразу
заставил девушку поверить: старуха мертва!
Гортензия перевела растерянный взгляд на Прешрину. Та была
потрясена: орать уже перестала, но еще разевала рот, как вытащенная
на берег рыба.
Но смятение быстро прошло. Очнувшись, обе женщины с
причитаниями кинулись к мертвой госпоже, убедились, что помогать ей
действительно поздно, и вдвоем перенесли щуплое тело на кровать.
Одеяло было откинуто, подушка смята.