– Да вы только посмотрите, господин воин! – восхищенно кричал
торговец, вкладывая в уже порядком онемевшую руку Кенета все новые
и новые кисти. Кенет послушно испытывал их в деле на бумаге и
пергаменте тушью самых разных сортов, прикидывал их вес, сомневался
относительно длины и толщины каждой кисти, отлично зная, что самому
ему выбирать не придется. Когда торговец окончательно охрипнет и
изойдет восторгом, он сделает выбор лично – и куда лучше, чем смог
бы Кенет.
– Поглядите, какая красота! – выдохнул торговец, благоговейно
вручая Кенету простую кисть с довольно толстой рукоятью. – А до
чего прикладиста!
– Не тяжела? – с сомнением произнес Кенет, разглядывая кисть.
Она была действительно хороша. Поверхность гладко отполированной
рукояти украшали странные тягучие узоры самой древесины.
– И то! – с сожалением кивнул торговец. – Как-никак мореное
дерево. Для вас, господин воин, в самый бы раз, а господину лекарю,
известное дело, не по руке. Но красота-то какая, а?
Кенет еще разок полюбовался темной узорчатой древесиной и уже
совсем было собрался отложить кисть на прилавок, как за его спиной
вдруг раздались крики. Женский голос сначала закричал: "Держите
вора!" – но едва был поддержан воплями остальных посетителей лавки,
как тут же захлебнулся, перешел на пронзительный визг и вновь
оборвался. Зато послышался другой голос – мужской, хриплый:
– Стоять! Убью! Всем стоять!
Крики прервались разом. Наступившее молчание было красноречивее
слов, и Кенет не стал оборачиваться. Он лишь слегка повернул голову
и скосил глаза.
Высоченный парень держал за волосы молоденькую, богато одетую
девушку и размахивал ножом в ужасающей близости от ее горла.
Очевидно, девушка случайно схватила его за руку, когда он полез за
ее кошельком. Девушка не сопротивлялась. Ее била мелкая дрожь, на
коже от страха выступил пот. Голова ее была сильно запрокинута
назад, открывая беззащитную влажно мерцающую белизну тонкой
шеи.
Торговец шумно выдохнул и невольно переступил с ноги на
ногу.
– Стоя-ать! – вскинулся вор. – Прирежу!
В его голосе отчетливо слышались нотки истерического ужаса:
слепого, животного, нутряного. Торговец замер на одной ноге, боясь
опустить другую.
"Прирежет, – подумал Кенет. – Точно прирежет. Потому что ему
самому страшно до полной потери рассудка. Совсем ошалел. Если бы он
не боялся... но он боится, и поэтому прирежет. Даже если никто из
нас не шелохнется, и мы дадим ему уйти... все равно".