— Ну… так как, Алина, вы уже вспомнили
всё, что было нужно? — хрипло спросил он.
Сознание поплыло, дышать стало
тяжелее. Воздух вдруг стал раскаленным и вязким. Я покачнулась,
Марк вовремя сжал меня. Совсем не так, как до этого незадачливую
Виславу.
— Нет, не вспомнила, — борясь с
туманом в мыслях, с трудом ответила я. — Для этого нужно время и…
пан Горневич, боюсь, нам придется расстаться.
— Что?!
Одно слово, а как будто ледяным ножом
полоснули по разгоряченной коже. Объятия превратились в стальные
тиски, я еле слышно охнула.
Заглянула в его глаза: там полыхал
такой гнев, что меня сковал страх. Я попыталась вырваться, но мне
не дали. Хотелось кричать, но голос пропал. Вдруг стало кристально
ясно: мне никуда не сбежать.
— Алина, ты не понимаешь, что никакого
«расстаться» не будет? — От этих слов пробрало с ног до головы. —
Если не услышу «да», мне придется воспользоваться Правом
Первого.
И он впился в мои губы безумным
поцелуем, сжимая меня почти до боли.
Ужас опалил с ног до головы. Я слабо
дернулась, но поняла, что не смогу сопротивляться напору мужчины.
Вспыхнул гнев, я попыталась вырваться, и вдруг комнату озарило
ослепительным светом.
Сверху что-то упало, запах трав и кофе
разлился по комнате, не давая вздохнуть.
Хватка Марка вдруг ослабла, он
покачнулся и вместе со мной рухнул на пол. Я пискнула, оказавшись
под солидной тяжестью. Все же фигура и рост у него дай бог. Стоило
чуть спихнуть его в сторону, как взору открылось… Я едва не
потеряла челюсть и даже позабыла, что лежу на полу в позе
звездочки.
Прямо надо мной парил раскрытый
гримуар. С его страниц лился алый свет, сверкающий, словно дорогой
рубин.
— Басенька… — слабо сказала я. —
Спасибо.
Хотелось вскочить и прижать гримуар к
груди, пообещать купить ему самую красивую закладочку и не выносить
мозг без надобности.
Ведь это именно он рухнул на голову
Горневича, не дав ему со мной ничего сделать. Я попыталась встать,
но перед глазами вдруг всё зарябило, а тело охватила слабость.
Охнув, постаралась собрать волю в кулак, но в итоге провалилась в
темноту.
…откуда-то издалека доносились
шорохи, потом — стук. Через какое-то время вернулось зрение,
ноздрей коснулся запах крепкого табака. Тьма начала
рассеиваться.
— Поэтому, Тадеуш, — раздался
приятный мужской голос, — у нас нет другого выхода. У меня
единственная дочь. И я хочу, чтобы она была в безопасности. Как за
каменной стеной. Чтобы ни одна сволочь не протянула к ней
руки.