Вот и я сейчас являлся таким же «курсантом». Жили мы в казарме,
расположенной в одной из крепостных стен, по четверо в комнате.
Всего отроков, готовящихся стать дружинниками, насчитывалось почти
сорок человек. Большинство – мои ровесники, но были и парни
постарше. Девчонки тоже имелись в наших рядах – целых три. Они
проживали отдельно, но занимались вместе со всеми. Если молодого
человека или девушку желали принять в дружину, его начинали учить
лет с шестнадцати-семнадцати, и продолжалась учёба два-три года.
Впрочем, чёткие временные рамки отсутствовали: всё отдавалось на
усмотрение старших. Посчитают, что готов и что роду требуется новый
дружинник – примут. А нет – так до седых волос просидишь в
отроках.
Когда я пришёл в казарму, тут никого не было, кроме прислуги:
ребята ещё не вернулись с тренировки. Я редко посещал совместные
мероприятия. Увидев мои навыки рукопашного боя и результаты
стрельбы, Борис Вениаминович освободил меня почти от всех общих
занятий (за исключением теоретических, по военному делу и истории
рода) и устроили мне особую программу. Теперь я проводил большую
часть дня на отдалённых площадках, предназначенных для магических
упражнений, и время от времени участвовал в учебных боях, подобных
сегодняшнему.
Приняв душ и надев вместо тренировочного костюма повседневный –
простенький серый сюртук и брюки – какой полагалось носить отрокам
и который мне сшили по приезде сюда, я отправился в особняк на
разговор с главой рода.
Когда я пришёл к особняку, Борис Вениаминович уже ждал меня на
крыльце.
Он провёл меня через парадный вход. Это было странно: насколько
я знал, простолюдинам полагалось входить только через чёрный.
В большом кабинете за лакированным дубовым столом восседал
Арсентий Филиппович собственной персоной. У стены, под огромным
портретом какого-то родственника, развалился в кресле высокий
мужчина. Закрученные вверх усы лоснились на его строгом надменном
лице. «Вылитый гусар», – подумал я при первом же взгляде на этого
молодца.
Я поклонился, поздоровался.
– Привёл, – коротко сказал Борис Вениаминович. – Мне
остаться?
– Да, останьтесь. Присаживайтесь. Ты тоже садись, Михаил, –
Арсентий Филиппович жестом указал на стул.
Наставник мой устроился в кресле подле «гусара». Я буквально
кожей ощущал цепкий взгляд трёх пар устремлённых на меня глаз, и от
этого чувствовал себя неуютно.