И в горах, у зеленых подножий
Поклоняются странным богам
Девы-жрицы с эбеновой кожей.
(Н. Гумилев)
Идол стоял в глубокой нише – жутковатого вида фигура в
человеческий рост. Он был вытесан из красного, с темными прожилками
камня и оттого похож был на человека, с которого содрали кожу.
Однако лицо, вырезанное пусть и с дикарским, но явным мастерством,
выглядело вполне довольным. Глаза блаженно щурились, губы
расплылись в улыбке, совсем бы добродушной, если бы она не
открывала клыки в углах рта. Рожа идола лоснилась, натертая жиром,
а член его был вздыблен, как горячий конь.
У стены напротив был привязан к железным кольцам, вбитым в
стену, обнаженный мужчина – настоящий богатырь, виктиец. Он яростно
пытался порвать свои узы и во все горло сыпал проклятиями и
угрозами. Это его громоподобный голос, прорвавшись сквозь тяжелые
двери и низкие коридоры, долетел до подземелья, до колодца с черной
водой.
А между пленником и идолом низенькая полная женщина в темном
балахоне и теплой шали разводила костер прямо на каменном полу.
Больше в комнате не было ничего – ни мебели, ни ковров, только
четыре горящих светильника по углам.
Женщина действовала ловко, без спешки и суеты, не обращая
внимания ни на крики пленника, ни на насмешливый взгляд идола. Шаль
сползла с ее головы, открыв шапку коротких, иссиня-черных, буйно
вьющихся волос.
– Что кутаешься, Агат? Холодно? – раздалось от дверей.
Женщина вскинула голову и приветливо ответила перешагнувшему
порог Алмазу:
– Мерзну, вождь! Такие скверные края: море холодное, земля
заледеневшая!
Теперь, когда женщина подняла глаза, стало видно, что кожа у нее
темно-коричневая, лицо круглое, с широким носом, большим ртом и
темными глазами.
Пленник, замолкший при появлении незнакомца, вновь взорвался
потоком брани:
– Твари, демонские подстилки, грязные колдуны, испепели
вас Фламмар! Я, Улаф из потомков Хельма Дракона, порвал бы вас в
кровавые лохмотья, если бы не...
Алмаз вскинул левую руку ладонью вверх – и голос виктийца
оборвался. Пленник силился что-то крикнуть, но горло издавало лишь
тихое сипение.
– Зачем, вождь? – огорчилась женщина. – Мне нравятся его
вопли. И Тлолкалойо доволен. – Она кивнула в сторону красно-бурой
статуи. – Тлолкалойо сегодня получит достойную жертву: не забитого
раба, а истинного воина, могучего и бесстрашного.