— Простите, ваше величество, — одним
уголком рта усмехнулся Грегор, — но я бы хотел видеть в будущей
супруге не только вешалку для фамильных сапфиров и сосуд для
вынашивания детей. Непростительное легкомыслие, понимаю, но я
всегда рассчитывал жениться по любви. Вам ли не помнить?
— По любви?! — завопил король,
мгновенно переходя к прежнему тону и напрочь стирая мелькнувшую во
взгляде тень вины, которая Грегору могла и почудиться. Даже
наверняка почудилась. — Да чем тебе любить, Бастельеро?! У тебя же
ни сердца, ни души! Ты когда вообще последний раз на женщину
смотрел? То есть на живую, а не на призрак или умертвие!
Шарахаешься от них, как пугливый конь от собственной тени! И не
смей мне тут про разбитое сердце, слышишь? Трусость это и лень —
всю жизнь прятаться за единственной отвергнутой любовью! Можно
подумать, ты первый и последний, кто потерял любимую и должен
жениться ради долга.
Он раздраженно рванул кружевной ворот
рубашки, словно тот сдавил могучую шею, отвел взгляд, но сразу же
снова уставился на Грегора с тяжелым вызовом. Запустил пальцы
другой руки в коротко стриженные светлые волосы, взъерошил их,
опять отвел взгляд…
— Как прикажете, ваше величество, —
процедил Грегор, едва сдерживая кипящую внутри ледяную лаву ярости.
— Претемной клянусь, как только встречу подходящую девицу, сразу
женюсь! И заметьте, я про разбитое сердце ни слова не сказал. Что я
вам, дурной мальчишка или менестрель? Полтора десятка лет прошло!
Все умерло и прахом распалось… Нет, вам виднее, конечно, но если
сердце и душа у меня все-таки вдруг найдутся, клянусь — отдам их
невесте в придачу к обручальному кольцу. Что там еще обещать надо?
Ах да, буду верен в жизни и посмертии! Претемной клянусь!
Достаточно?!
Он выплюнул последние слова, как
несколько недель назад выплевывал обжигающе горячую густую кровь на
пожухлую, выжженную смертоносными чарами траву приграничья. Вместе
с острой, выворачивающей нутро болью, вместе с горько-соленым
страхом и невыносимым бессилием… Стиснул кулаки так, что перстни
врезались в пальцы, и снова, как тогда, взмолился про себя
беззвучно, но исступленно. Услышь, Претемнейшая! Милосердная и
справедливая, разрубающая узлы и выпрямляющая пути! Ведь не может
быть так, чтобы ты не услышала меня, своего рыцаря?! Да, я все еще
надеюсь… Да, я глупец, верящий в чудеса! И да, я знаю, что об этом
молят не тебя, а Всеблагую Мать, которая каждому живому существу
назначает встретить пару, чтобы продолжить с нею род… Это — дело и
право Всеблагой! Но я-то не ее Избранный, а твой! Так кого мне
молить о милости? Пятнадцать лет! Одиночества, глухой тоски, стыда…
Неужели мало я расплатился за одну только юношескую глупость? Ну
хватит ведь, а?! Смилуйся, дай вдохнуть полной грудью, пусть и
через боль! Забери эту дурацкую, безумную и бессмысленную, никому
не нужную память о том, чего никогда не было и быть не могло!