К слову, я, как только пришел в сознание, спросил об остальных
викингах — меня не покидала надежда убедить их в ложности
асов и необходимости принять христианство. На будущее я строил и
вовсе наполеоновские планы — выдвинуться на первые роли в
хирде и стать лидером урман. Пусть даже всего десяток
воинов — ведь это десяток опытных, отважных бойцов, и по
нашим временам это уже немалая сила!
Но, увы, последних викингов отдали ижорцам. Сами дружинники не
стали марать руки о безоружных, но по требованию племени передали
хирдманов на справедливый суд тех, чьи отцы и братья во множестве
гибли от урманских клинков. Дальнейшая участь уцелевших разбойников
мне неизвестна, но вряд ли их оставили в живых. А если и оставили,
то ждет их продолжительное, если не пожизненное рабство...
По прошествии восемнадцати дней моего лечения я отправился на
свою первую в новом мире службу. О, она стала для меня серьезным
испытанием! Ведь в отличие от известного мне порядка богослужений,
разбитых на вечернее и утреннее, в этом мире всенощное бдение
действительно протекало всю ночь, как у первых христиан, и лишь на
рассвете завершилось божественной литургией. Для моей едва-едва
зажившей ноги настоящая пытка, и тем не менее, собрав в кулак всю
волю и отчаянно взмолившись всем святым, я достоял до конца.
Тогда же я впервые исповедался в новом мире и причастился. М-да,
несмотря на нереальность происходящего, меня в очередной раз
одолели серьезнейшие сомнения. А что, если программируемая
реальность в голове испытуемых «Погружения» гораздо глубже, чем
кажется на первый взгляд? Ведь считается, что мы совершаем грехи и
мыслями, и желаниями, и помыслами, не выходящими за пределы
сознания, — так получается, что все зло, все грехи,
совершенные здесь, также идут в зачет? И где тогда на самом деле
находится наша бессмертная душа все время испытания? И что вообще
есть сознание, пребывающее здесь, если не душа?!
Но если она пребывает здесь, допустимо ли, что и высшие силы
каким-то образом принимают участие в происходящем в моей голове?
Ведь без воли Господа этот проект не смог бы существовать, и при
этом его никак не назвать попустимым злом.
Словом, для себя я решил, что и исповедь, и таинство
евхаристии — причастия — здесь вполне реальны,
поэтому исповедовался честно, но коротко, перечислив лишь смертные
грехи: гордость, зависть, чревоугодие, блуд, гнев, алчность и
уныние, выведя на первое место гнев и еще отдельно упомянув ложь.
Было опасение, что батюшка потребует более открытой и полной
исповеди, захочет мне помочь в раскрытии грехов. Но, видно, отец
Василий и не ждал от первого раза моего более глубокого погружения
в осознание собственной грешности. Накрыв епитрахилью мою голову,
иеромонах коротко прочитал разрешительную молитву, после чего
благословил на причастие.