Я не раз читал о первом князе-изгое, черпал информацию из разных
источников, размышляя о том, чем и как сумею завоевать его
расположение и доверие. Собрать на севере дружину и наняться на
службу в качестве ярла урман-свеев? Отличная идея. Только ее
воплощение требует времени.
Предотвратить отравление князя на пиру? Еще лучше вариант, да
вот только кто меня туда пустит? Тем более что злосчастный пир
случится лишь в тысяча шестьдесят седьмом году.
Была идея объединить варианты. Постараться за пару лет сколотить
дружину, наняться князю на службу и уже в качестве одного из
воинских начальников остановить отравителя-катепана. Долго, сложно,
но в целом реально.
Но у писателя Валерия Шамбарова, жившего на рубеже
двадцатого — двадцать первого веков и написавшего
несколько великолепных публицистических книг по истории России, я
нашел очень любопытный факт. По Шамбарову, после ухода Ростислава
Владимировича в Тмутаракань из Владимира-Волынского, выделенного
ему на княжение дядей Изяславом, последний направил в город своих
людей, фактически взявших семью бунтаря в заложники.
Поначалу я отнесся к этой новости с некой настороженностью.
Разве благоразумно оставлять семью так далеко от себя? Особенно
если решился пойти против триумвирата дядьев? Тех самых правителей
Руси, незаконно лишивших его наследного удела и самого права
участия в лествице? Но, вчитавшись в источники, я все же стал
рассматривать подобный шаг всерьез. Ведь, с одной стороны,
нанесение вреда княжеской семье на Руси если и было допустимо, то
разве что в крайнем случае. А Изяслав Ярославич, главный «злодей»
триумвирата, пусть и совершил за жизнь немало неблаговидных
поступков, но все же и он придерживался определенного кодекса
чести. Проведенную самим для себя черту князь не переступал: как
пример, не казнил плененного им Всеслава Брячиславича*50 в дни
Киевского бунта, хотя мог это сделать — и ведь ближнее окружение к
тому подталкивало. А с другой стороны, обстоятельства ухода бунтаря
из Владимира-Волынского неизвестны, как неизвестны и подробности
захвата им власти в Тмутаракани. Доподлинно лишь то, что
предшественника, своего двоюродного брата Глеба Святославича, он не
тронул — все остальное покрыто мраком истории. Готовился ли князь к
сопротивлению, к возможной битве или даже поражению? Допускал ли
столкновения с окрестными племенами воинственных касогов и ясов?
Или, быть может, изгой опасался самого перехода по Черному
морю?