Наемник не перебивал, думая о своем. В
поселке жили более двух десятков семей, почти сотня человек. И все
они нашли сегодня смерть. Дерхазы, которым закон, будь он неладен,
запрещал брать в руки оружие! Воин заката и себя винил в том, что
произошло. Не убей он телохранителей джадхи… Впрочем, он хорошо
понимал, что четверка не самых умелых бойцов вряд ли оказали бы
достойное сопротивление банде наемников. Если бы вообще не уехали
раньше… И всё же…
В
колокол, когда светило коснулось краем горизонта, двое выживших
зажгли костры. И, словно по волшебству, в небе запыли немыслимые
краски степного заката.
Небо
от края до края остало рыжим, облака налились сиреневым, горизонт
окрасился пронзительно-алым.
Пламя, второй раз за день окутавшее поселок,
бросало угольные тени, а разгоревшаяся в полыхании заката Имерно
рассыпала зеленоватые блики по траве.
«А
ведь это из-за меня они пришли, — осознал Саркмуш. — Убей я и
второго... Может, и не нашли бы. Или нашли? Боги, как же мне
плохо... Заберите меня!»
Но
боги не слышали маленького рыжего человечка, занятые своими
божественными проблемами. Лишь небеса полыхали над ним, словно
отражая земные костры, уносящие души погибших, да грела невесть как
оказавшаяся на плечах плотная наемничья куртка.
Саркмуш словно очнулся.
—
Отец! — воскликнул он.
—
Где? — вынырнул из глубин своих воспоминаний наемник.
—
Его здесь нет! Пойдем, может, он жив!
И
мальчик бросился в сторону своего догорающего дома и далее, к
отдаленно черневшей кузне.
Дорвана они нашли уже в потьмах. Кузнец
единственный в поселении принял бой. Трое разбойников простились с
жизнью под ударами молота. Сам же он был зарублен со спины и так и
брошен поверх поверженных врагов у входа в кузню, единственное
каменное строение в поселке.
Наемник и мальчик, пошатываясь от усталости,
с трудом занесли тело Дорвана внутрь, положили его на наковальню,
убитых разбойников стащили к его ногам, перетаскали остатки соломы
и угля в кузню и устроили огненное погребение. В Степи иначе
нельзя. Не дело, чтобы мелкие хищники рвали мертвые тела, да и
зараза пойдет по степи волной. Не говоря уж о редкой, но вполне
реальной угрозе получить выходца из умершего насильственной
смертью.
Потому так ненавидят разбойников в степи, что
они после себя тела не хоронят.
Когда костры рассыпались угольями, уступив
ночной темноте, Саркмуш буквально валился с ног. Горе, отчаянье,
боль отступили, оставив после себя опустошенность. Пересушенные
огнем глаза горели, словно в них сыпанули песка. Ночь полновластно
вступила в свои права, наполнившись шорохами и стрекотом насекомых.
Лишь изредка ночную симфонию разрывал треск догорающих углей, да
над кострищами то тут, то там, взлетали искры, чтобы раствориться в
ночи.