Спустя пару часов блужданий Фьорд
окончательно разуверился в возможности отыскать путь под рекой и
направлялся обратно к пещере, когда его стопа погрузилась в холод
скопившейся на полу воды, незамеченной ранее. Задрав голову вверх,
Фьорд приподнялся на носки и поднес руку с пламенем к своду
прохода. Пальцы скользнули по влажной трещине. Пара капель
скатилась по руке к локтю.
– Это он…, – пересохшими губами
прошептал Фьорд.
Воодушевленный находкой, маг
заспешил вперед, стараясь не терять из виду виднеющиеся то тут, то
там трещины. Бока туннеля все гуще покрывались полосами потеков, а
его нутро заполнялось гулом несущихся сверху вод
Змей-реки.
С каждым шагом хромота Фьорда
усиливалась, но он не обращал на нее внимания. Одной рукой опираясь
на влажную от испарины стену, он продолжал идти вперед.
Единственным, что подтачивало его решимость, была мысль: не
встретит ли его на той стороне тупик?
Расплодившиеся в затхлом воздухе
подземелья страхи развеял прилив свежего воздуха, взбудоражил пламя
на ладони Фьорда.
Ход неспешно пошел на подъем, и
вскоре беглец замер у черты, где освещенный пламенем мрак пещеры
касался обласканного солнечным светом камня. Фьорд не знал, что
там, за чертой. Никогда прежде не покидавший селения, он видел
только каменные горы и лица, и изредка – спускаясь к Змей-реке –
силуэты деревьев на далеком берегу, всегда подернутые сизой дымкой.
Что, если снаружи его ждет только отряд церковников и разбитое
сердце матери?
Наконец решившись, Фьорд сделал шаг,
за ним еще один и еще. Солнечный свет пролился на голову и плечи
сквозь сито из дрожащей на ветру листвы, наполнил энергией
первородного огня. Проход под Змей-рекой вывел на поверхность
далеко от берега, скрытый в россыпи камней и зелени леса. Ровные
стволы тянулись к небу, терлись о него ветвями, что пели птичьими
голосами.
Фьорд зашагал вперед, совершенно
забыв о боли в колене. Лес отступил, дал место мохнатым
кустарникам, быстро перешедшим в ряды высоких стеблей с тяжелыми
колосьями. Зерно шептало, клонилось к земле. Узкая колея с
прожилкой мохнатой травы разрезала поле на две золотистые хлебные
корки.
Фьорд опустился на колени и, взяв
горсть земли, поднес к лицу. Она пахла солнцем, хлебом и свободой,
и совсем была не похожа на колючую пыль, в которой Эжен разбила
свой маленький сад.