Старший сын не отреагировал на
похвалу. Храня угрюмость на лице, он закончил помогать Нури с
уборкой и исчез в соседней комнате.
– Нам всем стоит отдохнуть. К
завтрашнему дню тебе должно стать намного лучше, – добавила
Мира и, не зная, что еще сказать, покинула комнату.
Вечер перешел в ночь, и единственным
источником света осталась маленькая масляная лампа, чадящая на краю
печи. Тяжесть постепенно наполняла веки Фьорда, оставив последним
воспоминанием дня золоченые кудри Нури, потушившей фитиль.
* * *
Его сон был полон метаний и тревог.
Каменный туннель, что протянулся до края земли, и голубая стрела,
пронзающая горы. Бурный ледяной поток обрушивался на голову, легкие
забивала пыль разрушенного дома. Пещерный паук с головой предателя
Дюка и бескрайнее поле из золотистых кудряшек.
Рассветные лучи проскользнули в щель
между занавесками и разбудили Фьорда. За ночь повязки на ладонях
спали, так же как и тяжесть, одолевавшая его накануне.
Он медленно сел, коснулся ступнями
прохладного, немного липкого глиняного пола. Под повязкой на плече
навязчиво пульсировала боль.
Фьорд тихо выбрался на улицу, где
его с головой накрыл вихрь света и запахов зарождающегося дня.
Конечности слушались неохотно, но Фьорд все же смог добраться до
колодца за домом. Он и вообразить не мог, что вода может быть
настолько сладкой и одурманивающей.
Фьорд вернулся к входной двери,
опустился на корточки и прикрыл глаза. Набравшаяся утренних лучей
стена приятно согревала спину. Солнце изливало на мага первородную
силу огня, горячило щеки. От запаха парующей земли кружилась
голова.
Редкие дуновения ветра, сохранившего
свежесть ночи, вытаскивали парня из сладостного забытья, возвращали
мысли к оставленному дому. Тяжесть позорного бегства навалилась на
Фьорда. В сознании засели навязчивые мысли о возвращении, которое
теперь было невозможно. Стоит ему только показаться в родной
деревне, и его тут же схватят и упрячут в Колодцы, как, вероятно,
поступили с Горальдом.
Раздирающие Фьорда противоречия
заполнили голову, не оставив и следа от радости нового дня полного
свободы. Ему следовало бы вернуться домой, к семье, которую он
бросил, но тогда жертва отца потеряла бы всякий смысл. Нет, он не
может вернуться. Он должен найти свой собственный путь, тот, о
котором он всегда мечтал – свободный от оков Церкви и ее
несправедливости.