— Я виновата, я и только я, — шепчет. — Я вам всем наврала.
— Как это?
— Не была я ни в каком клубе. В ту ночь.
Хмурюсь:
— В смысле?
— Просто ко мне пришли друзья, и мы… Ну, шумели на кухне, нас
много было. Лизочка не могла заснуть и все время плакала, просила
всех уйти. Мешала нам, понимаешь? Я была такая пьяная, все как в
тумане. Помню, что разозлилась и закрыла ее на балконе, чтобы
наказать. Хотела выпустить минут через пять, но… Но… Я была такая
пьяная… Совсем забыла, только утром вспомнила. Вспомнила про мою
Лизочку. Она же там кричала, наверное, а мы ничего не слышали,
потому что музыка и смех… Я же могла просто вспомнить и вытащить…
Так просто… Так просто было спасти, а я…
Марина с отчаянной силой кусает себя за руку и захлебывается
плачем, а я сижу молча, оглушенный и ошарашенный. Сумрак в квартире
кажется гуще и безнадежней, а сползшее с кровати одеяло, задвинутое
в угол кресло и приоткрытый ноутбук на столе выглядят до обидного
равнодушными. Все застыло вокруг нас, будто кто-то нажал кнопку
«пауза».
— И теперь она не уходит, потому что хочет, чтобы я страдала, —
выдавливает Марина сквозь рыдания. — Хочет, чтобы мучилась, как
она. Не дает мне покоя.
Открываю рот, чтобы сказать что-нибудь успокаивающее, но не
нахожу ни одного слова.
— Плачет и плачет, — продолжает Марина. — Плачет, плачет и
плачет. Неужели ты не слышишь? Это как будто прямо в стенах.
Она хватает меня мокрыми от слез руками за подбородок и
прижимает ухом к стене.
— Неужели не слышишь? — повторяет.
И тут я слышу. Приглушенный, едва различимый детский плач.
Где-то далеко-далеко, но одновременно совсем рядом. Ребенок воет
как пойманный в силки зверек, потом на секунду затихает, чтобы
набрать в легкие воздух, и воет снова. Это кажется настолько
ненастоящим и сюрреалистичным, что на мгновение все сознание
заполоняет одна парализующая мысль: безумие заразно, и теперь я
буду как сестра. Но это мгновение уходит, и мозг начинает панически
складывать детали конструктора.
— Как давно это началось? — спрашиваю у Марины.
Она широко распахивает глаза:
— Услышал?
— Это было, когда ты лежала в больнице, или началось, когда
приехала сюда?
— Началось здесь. Почему ты…
— Тихо!
Из-за стены слышится раздраженный окрик взрослого — противный
голос, хриплый и старческий. Я уже слышал его. Потом глухой шлепок,
похожий на пощечину. Ребенок тут же притихает.