Будто насмехаясь, ночью меня будит холод. Сквозь сон чувствую,
как лицо обдает ледяной ветерок, как забирается под одеяло студеное
дуновение. Приподнявшись на локтях, непонимающе смотрю на
колышущиеся от сквозняка шторы. До сонного сознания не сразу
доходит, что дверь балкона распахнута настежь, а Марина стоит
снаружи, совсем не двигаясь. Пряди волос шевелятся на ветру,
хлопает складками длинная ночнушка. Чертыхаясь, я выбираюсь из-под
одеяла.
— Ты что творишь? Январь месяц!
Балкон здесь не застеклен, и этот самый январь чувствуется во
всем своем немилосердном великолепии. Дыхание мгновенно
перехватывает, кожа сплошь покрывается мурашками. Я хватаю Марину
за руку, чтобы увести внутрь, но она вырывается.
— Оставь тут, — говорит. — Хочу как она.
Изо рта у нее вместе с клубами пара вырывается перегарный запах,
а взгляд блуждающий и потерянный.
— Ты когда налакаться успела? — спрашиваю. — Знаешь же, что врач
запретил!
Не обращая внимания на сопротивление, я утаскиваю ее в квартиру.
Когда закрываю дверь, Марина глядит в окно тоскливо, но больше не
возражает. Мы стоим на холодном линолеуме, дрожа почти в
унисон.
— Где твое бухло? Я все вылью, — говорю. — Как ты его достать
умудрилась, совсем же не выходишь?
— Старые запасы, — отвечает. — Я уже все выпила.
Она сползает по стене на пол и обнимает себя за плечи. Под
скудным светом уличного фонаря Марина выглядит почти неживой: щеки
запали, губы пересохли и потрескались, вокруг глаз черные круги.
Пальцы с обгрызенными ногтями царапают рукава ночнушки, а взгляд
устремлен в пустоту.
— Что творится? — выдыхаю. — Были же улучшения, что опять
стряслось?
— Не было никаких улучшений, — качает головой Марина. — Она
плачет и плачет. Плачет и плачет. Каждую ночь. Просто я не
говорила, потому что хотела, чтобы ты свалил уже. Чтобы отстал от
меня. Все равно не поможешь. У меня больше нет сил.
Она закрывает лицо руками, плечи трясутся от рыданий. Совсем не
зная, что делать, я сажусь рядом, чтобы ободряюще приобнять.
— Мы обратимся за помощью, — говорю. — Тебе выпишут какие-нибудь
таблетки, и все пройдет.
— Нет, — глухо слышится сквозь ладони. — Это не пройдет. Лизочка
меня никогда не простит. Я виновата, она знает.
— Глупости, никто не виноват. Это же случайность. Просто так
вышло, вот и все.
Марина отнимает руки от лица и смотрит на меня воспаленными
зареванными глазами.