– Чумацкий шлях (Прим. ред. – Так у запорожских казаков назывались Галактика и дорога в Крым), – заметил Алексей Чубенко, разглядывая россыпь звезд, что лежала поперек их пути.
– Скоро вырулим, – согласился Калашников. Небо его не интересовало.
Впереди что-то засерело, похоже, дорога. Она оказалась широкой и пустынной. Выйдя на нее, отряд взял на север, а у Терновки, хорошо знакомой Нестору (здесь жил его дядя), свернул к длинной балке, где угадывалась речушка, и уже берегом добирался к Васильевке.
– Шо цэ? – встревоженно спросил Фома Рябко. Слева, от Днепра, доносился гул, словно шел тяжелый состав. Фома никогда не был в этих местах и решил, что они заблудились, попали снова на «чугунку».
– Ненасытец! – с почтением ответил Махно, как когда-то выразился Степан, где-то сгинувший гайдамака.
– Шо, шо? – не понял Рябко.
– Утром увидишь. Самый гиблый порог Днепра, – и только теперь Нестор постиг, что его тянуло сюда. Не покой, не пулеметы, хотя они край нужны. Нет, его манил, звал Ненасытец. Кто раз увидел его, не мог забыть: то ли дикий скиф или Константин Багрянородный – грек, лихой разбойник-печенег или князь Святослав, даже сама императрица Екатерина II, побывавшая здесь. О более поздних временах не стоит и говорить. Казалось, молчаливая природа степей являла тут, наконец, свой грозный и таинственный норов, и это смущало, теснило, завораживало душу смертного и не отпускало ее.
Сейчас Дед-порог, или по-славянски еще Неясыть, скрываясь и рокоча в темноте, вроде предостерегал, сулил не то счастье, не то погибель. Такое знакомое что-то, кровное чудилось Нестору в этой стихии. «Да наша же Революция! – догадался он с радостью. – Она, милая. Ее музыка. Эх, еще бабу б найти тонкоухую, чтоб тоже уловила ЭТО и приняла. Совсем тепло стало бы. Тина-дура исчезла вместе с отцом. Это он, хомутник, увез ее. Она – кошка, любит дом. А у меня его не оказалось».
Чуток поспав на пряном сене в Васильевке, Махно поднялся и пошел проверять посты. Караульные не дремали, приветствовали Батьку довольно бодро. За темносиним кряжем уже сияла заря. Нестор сдул пыль с линз бинокля и стал рассматривать берег. Он был пологий, размытый паводками, кое-где зарос белым сейчас от инея тростником. А дальше торчали скалы – через весь Днепр. Справа в него впадала речушка Ворона, и на ней видно было колесо мельницы. Оттуда шел рослый дядя. Нестор опознал в нем Якова Пивторака, сторожа, в клуне которого ночевали члены штаба.