–Я буду всегда носить его с собой! – заверяет серьезно старший
техник. И кланяется мне незнакомым глубоким наклоном туловища. Я
таких и не видел никогда. Представляю, чего это ему стоит, в
таком-то состоянии.
Еще я демонстрирую навыки владения ножом. Мой клинок насквозь
прошибает дверцу металлического шкафа у дальней переборки. От
восхищенных возгласов мне становится приятно. Хотя и негоже воину
хвастаться своим оружием. Не принято. Про себя даю слово, что делаю
это в последний раз.
И под шум продолжающейся пьянки мы с Мишель незаметно исчезаем.
Только Кен подмигивает мне на прощанье.
–Пусть будет нашей высшей целью одно: говорить, как чувствуем, и
жить, как говорим, – произносит он очередной красивый тост.
Крики упившихся парней слышны нам до самого переходного люка.
Оба мы не слишком крепко стоим на ногах и приходится держаться друг
за друга для равновесия. Согласитесь, нет зрелища более
недостойного, чем баронесса, которую не держат ноги. Приходится
прилагать обоюдные усилия, чтобы выглядеть более-менее прилично. И
эти усилия изматывают нас до невозможности. Пока добираемся до
места, устаем, как после часовых занятий на силовых тренажерах.
Потом долго плещемся по очереди в ее душе. Падаем в ее постель,
переодевшись в свежие комбинезоны, потому что в каюте довольно
прохладно. Оборудование старой развалины авианосца дышит на ладан.
Даже и вопроса почему-то не возникает, где мне спать. Ни у меня, ни
у Мишель. И мы целомудренно засыпаем, обнявшись, как два невинных
младенца. И спим, наверное, целые сутки. Такой вот странный
побочный эффект у пойла, что нам Кен подливал.
А вскоре прилетел «Либерти». И я взял в одну руку свой пенал, а
во вторую – ладонь Мишель. И потопал к шлюзу. И два парня из
корабельной охраны шли следом и изображали, словно у них тоже
контракт закончился. И все вокруг старательно вид делали, что не
знают, зачем эта парочка следом за Мишель таскается. И кто-то снова
меня узнавал и по плечу хлопал. А я вежливо и немного глупо
улыбался в ответ. Кок, черный парень со странным именем Гиви,
притащил корзину со снедью: «На дорожку, брат». И Ченг пришел меня
проводить. И Милан. И Борислав. И мы постояли немного и помолчали у
люка. А чем говорить? Вместе служили, вместе воевали. Все без слов
ясно. Милан опять навеселе, хотя на его взгляде это никак не
отразилось. Немного ироничном, грустном и спокойном. Будто все про
эту жизнь понимает.