– Не нравится? – буркнула довольно-таки зло.
– Очень нравится. Красивая.
– Смотри у меня. Это богатая шапка. Ее должен был носить мой
жених!
– Ну, я ему верну. Как доедем, всё верну. Мне чужого не
надо.
Гейду странно покосилась на меня.
Одета она была практически, как я. Больше тесемочек,
разноцветных вставок, кожаных кистей. На шапке бисер. Такие же
оленьи рукавицы мехом наружу. Кережа с дедом резко рванула с места.
Девушка поморщилась, заработала руками быстрее.
– Мы не перевернемся? – я с сомнением посмотрел на килевую
лодку, мало походящую на сани.
– Я буду балансировать края рукой. Не мешай мне во время езды.
Скорость будет большая.
От оленей тянулась единственная вожжа, привязанная с одной
стороны к голове и рогам, с другой – к длинной палке-кнутовищу.
Животные, обвешанные колокольчиками, в расшитой оловянными нитями
сбруе, в бахроме кусочков разноцветной ткани, смотрелись
по-праздничному колоритно. Свадебно. И никак не вязались с суровым
образом Карху. Я расхохотался. Девушка стегнула вожжей передового
быка, крайнего слева и гневно посмотрела на меня. Мы наконец-то
тронулись, быстро набирая скорость. Подумать только, я по земле еду
в лодке! Маленький корабль поплыл по бесконечной тундре, оставляя
позади себя вежу, Колу и мои страхи. В Кандалакшу! Вперед!
Ведь мне зачем-то так надо в этот город.
Вечером наш обоз влетел в маленький погост*. Зимнее поселение
местных оленеводов едва ли насчитывало десяток бревенчатых
построек, что имели форму усеченной пирамиды. Мы проскочили их все
махом, направляясь к отдаленной от погоста времянке из шкур,
разукрашенной цветными ленточками. У последней бревенчатой вежи
увидели скопление всей общины. Жители внимали громогласному
священнику. У того на ветру развивались полы рясы. Все как один
повернулись на скрип кереж и колокольный звон упряжек. И вся община
сразу стала расходиться, поймав на себе пристальные взгляды старика
и девушки, оставляя попа одного на улице.
– Куда же вы?! Послушайте глас Божий. Откройте свои сердца для
истинной веры и правды, – кричал он в морозный вечер.
– О, надо бы причаститься и исповедоваться, – сразу решил я,
сказав в слух. Карху ожесточенно шлепнула вожжей по спине
оленя.
Священник замолчал и провожал нас взглядом до самой
времянки.
В веже девушка быстро развела очаг, пока старик занимался
оленями на улице и пропадал по своим делам. Натопили быстро, и я
успел согреться. Старик из поклажи принес только свой бубен. Сразу
занял своё привычное место. Раскурил трубку, поглядывая на меня. Я
отсел подальше от очага и принялся разглядывать свой нож, любуясь
орнаментом рукоятки.