Ни одного дворового или лакея.
Бал остался за закрытыми дверьми, и заигравшая музыка доносилась
глухо. Где же ты, Марья? Я замер у дамской комнаты, прислушиваясь,
и нахмурился – шепот мне не показался. Только повел он дальше по
коридору, к черной лестнице. Предчувствие меня разволновало.
Ускорился и остановился, как вкопанный, увидев в тени лестницы
невесту брата и высоченного поручика. Руки офицера оглаживали
бальное платье баронессы, а само лицо находилось в непозволительной
близости от глубокого декольте. Усами что ли щекотал? Не видно.
Сделал еще два шага и кашлянул. Затейники встрепенулись.
Сладострастный шепот оборвался на томительной ноте, и оба
посмотрели на меня с удивлением. Поручик медленно распрямился во
весь свой гвардейский рост, плечами закрывая обзор. Брови его
поползли вверх, а пышные соломенные усы затопорщились, не предвещая
ничего хорошего.
– Шпионите, сударь? – весело спросил статный офицер, тряся
курчавым чубом. Рыжий хам. Смеется. Потеха, значит, такая.
Уверенный в себе и своей безнаказанности. Я стал снимать
перчатку.
Не люблю рыжих. Гвардейцев тоже не люблю.
– Вам здесь не место, Иван Матвеевич! – сказала баронесса, на
краткий миг показываясь из-под локтя картинного красавца.
Спряталась, тупя глаза. Слово своё сказала. Значимое.
– И вам, Марья Ефимовна, – пробормотал я, и перчатка полетела в
поручика.

– Да что ж это такое, господин обер-бергмейстер! – вскричал
поражённый в самое сердце местный градоначальник маленького
уездного городишки и встряхнул руками мои рекомендации. Согласен с
ним – чтиво не из легких. Я поплотнее закутался в соболиный тулуп и
постарался поближе придвинуться к камину. Так и не мог
отогреться.
Поленья потрескивали, неохотно отдавая тепло.
Градоначальник нервно пыхнул длинной глиняной трубкой, морщась
от едкого табака. Выцветшие глаза из-под кустистых седых бровей
щупали каждый дюйм моего тела. От меня не ускользнуло, что трубка
голландская, а табачок наш, дешевый самосад. Руки старика тряслись.
Сожжет же мои рекомендации, подпалит в свече, а других у меня не
было. Досадно.
– Батюшка мой, зачем еще и прапорщика зарубили?! Неужто на
примирение нельзя было пойти?
– С мерзавцем? Нет, увольте.
– Какой он мерзавец? Молодой! Сынок графский, талантливым
художником, пишут, был!
– Что ж тогда в гвардию пошел? Рисовал бы пейзажи. Поля всякие.
Цветы. Опушки. Шмелей! – я оживился, потому что очень любил шмелей.
Как они гудят! Какие моторы внутри них скрываются! Такую песню
часами слушать можно! Старик укоризненно качал головой, словно
слышал каждое мое слово. – Этот молодой художник чуть руку мне по
плечо не отрубил, – проворчал я, пряча лицо в воротнике. Да,
скверно вышло с мальчишкой знаменосцем. Я вытянул ноги к камину. От
сапог пошел пар. Неприятная история, из-за которой и пришлось
покинуть столицу и рискнуть министерской карьерой. Чуть ли не два
подряд трупа измайловцев. Одного бы удалось спустить с рук, но
двух… Нажил врагов: лейб-гвардия такого не прощает. Да и общество
сразу возмутилось, никто не ожидал такой прыти от бывшего майора
артиллериста. Не ожидал такого от себя и я.